– И много настрелял?
– Достаточное количество.
– Ты чего такой колючий? – милиционер посмотрел с усмешкой, как, наверное, смотрит на придавленного уликами преступника.
– Всегда такой.
– Покойник покоя не дает – милиционер посмотрел с усмешкой, как, наверное, смотрит на придавленного уликами преступника.
– Всегда такой.
– Покойник покоя не дает? – скаламбурил Коноваленко.
Сергей недоуменно пожал плечами:
– Я их столько перевидал-перетаскал.
– Рассказал бы что-нибудь о службе. Или не хочешь?
– Могу.
Рассказал, как разорвало фугасом сапера, приданного взводу. То, что осталось от человека, сложили в его спальный мешок, не заполнив наполовину. Наверное, так, в спальном мешке, и запаяли в цинк, так и похоронили в Союзе.
– Да, зря мы туда полезли, – сказал старший лейтенант Коноваленко. – Людей положили, деньги угробили – и все зря. А теперь еще, как после каждой войны, кровавая отрыжка будет. Криминальная обстановка резко ухудшается, – продолжал он таким тоном, будто делал доклад на совещании и будто сам не ухудшал эту обстановку. – Сорок процентов вернувшихся из Афганистана совершают преступления, в большинстве, особо тяжкие.
Сергей согласно кивнул головой: они с Братаном пример тому.
– Я вот историю люблю почитывать: интересно, знаешь. И заметил, что после каждой проигранной войны правительство идет на уступки, смягчает режим, а то и меняется. Большую войну проиграли – до свержения, как в семнадцатом, маленькую – малые изменения, как Манфест, объявленный в пятом, или отмена крепостного права после Крымской. И сейчас перемены начались, хотя война еще не закончилась. Маленькая война, помаленьку и перемены...
– Хуже не будет.
– Кому как, – промолвил старший лейтенант и опять налил в рюмки: себе половину, Сергею полную.
Пусть спаивает: чем сильнее напоит, тем меньше услышит.
– Так ты, значит, пограничник? – спросил Коноваленко, возвращаясь к началу разговора. – А как граница охраняется, знаешь? Ну, там, наряды несутся, какая сигнализация, как ее отключить?
– Конечно. На заставе немного послужил.
– На афганской границе?
– Иранской. В Туркмении.
– А у нас тут – западная граница – так же охраняется?
– Разница небольшая должна быть. Нас ведь после учебки посылали на разные границы, а учили всех одному.
– Смог бы перейти?
– Все можно, было бы желание, – ответил он и присмотрелся к Старшому: собирался когти рвать или думает, что Сергей рванет? Улыбается, значит, проверяет.
– Ну, а где бы ты переходил?
– Как-то не думал... Наверное, там, где служил: знаю все. А можно и в Азербайджане. Там у них сейчас война, под шумок легче. И корешок у меня там есть – Сеймур, служили вместе. Где-то около границы живет, адрес в дембельском альбоме записан. Наверное, по горам с автоматом бегает: любил пострелять.
– Надежный парень? Хотя, что я спрашиваю?! Служили вместе, братья по оружию! – Коноваленко с восхищением, наверное, наигранным, похлопал Сергея по плечу. – Что-то женщин наших не видно. Не ревнуешь?
– Нет, – ответил Сергей. Крутая перемена темы разговора наводила на мысль, что Коноваленко не его проверял, а задумал что-то, но темнит.
– Твою Оксаной зовут?
– Да.
– Симпатичная. И характером получше Жанны – сразу видно. Смотри, чтоб не увели!
– Пока деньги есть, никуда не денется.
– Ну, деньги у нас не переведутся! – глаза старшего лейтенанта прищурились, из-за желтизны стали совсем кошачьими. – Мы свое не упустим!
Такой не упустит. Ни свое, ни чужое. Помнить все время об этом – и можно с ним работать, хоть он и мусор.
Вернулись Оксана и Толик, Коноваленко пересел на свое место.
Оксана выпила вина, поела немного, рассказывая набитым ртом о каком-то типе, который пристал к ней, когда Толик ходил в туалет. Наевшись, опять прицепилась к Сергею:
– Пойдем танцевать.
– Сказал же: не хочу.
– Поговорить надо, – шепнула она и громко произнесла: – Ну, пойдем, мой хороший!
Сергей нехотя поплелся за ней в общий зал. Мужики, как подсолнухи, завертели головами, провожая Оксану взглядами. На площадке перед эстрадой толпилась уйма народу. За столиком, вроде, сидит по полному комплекту – откуда же столько набралось? Создавалось впечатление, будто часть этих плясунов только ради танцев и пришла сюда, и неясно было, куда они деваются в перерывах между танцами. В туалет набиваются?
– Что случилось? Толик приставал? – спросил Сергей, кружась с Оксаной в самой гуще. Музыка звучала слишком громко, приходилось говорить прямо в ухо. В паузы отдельные слова привлекали внимание соседей, это раздражало Сергея. – Чего молчишь?
– Я же тебе сказала, кто ко мне приставал. Я его сама отшила... Ты на юг не хочешь съездить? В Сочи?.. Там сейчас бархатный сезон. Людей мало, а купаться и загорать еще можно.
Так вот зачем Коноваленко ходил танцевать с Жанной! Хитер старший лейтенант. Хочет их спровадить подальше, пока все не утихнет. Или чтоб не мешали ему слинять. Но без знания границы трудно будет это сделать.
– Съездим... Вдвоем?
– Вчетвером. Жанна согласна.
Мнение Виктора не интересует – бедный Спортсмен! И деньгами распоряжается Жанна. Интересно, что было бы, если бы женщинам давали срок вместо мужчин? Как подстрекательницам, ведь ради них идут на преступление. Наверное, стало бы еще хуже: женщины воровали бы для мужчин, а тратили на себя... Что ж, Сочи – так Сочи...
Часть третья
1
В винном баре все было по-старому: тот же бармен опрокидывал горлышки бутылок в стаканы и небрежно швырял сдачу, те же музыканты лениво щипали струны электрогитар и решали, не пора ли
