Глава 10
Мать увезла Наташку домой.
В общежитие Наташка зашла, только чтобы взять вещи. Была она мало похожа на себя. Лицо её осунулось, а тело было ещё грузным. Грудь была плотно перевязана, чтобы перегорело прибывающее молоко.
Наташка смотрела куда-то вдаль. И — мимо людей, и — мимо предметов.
Мать собирала вещи, а Наташка сидела за столом. Она не плакала. На похудевшем лице карие глаза её казались огромными.
Девчонки сидели напротив, не зная — что сказать, как пробиться через непробиваемый вид Наташкиной матери.
И тогда Наташка сказала свои единственные слова.
— Простите меня, девочки, — сказала она. — Простите меня.
Наташка встала, и девчонки встали. И долго, долго они стояли обнявшись, все впятером. Пока Наташкина мать не сказала:
— Пора.
Ни сочувствия, ни осуждения не позволила Наташкина мать. Ни словечка не позволила сказать — ни в свой адрес, ни в адрес дочери, ни в адрес всей ситуации в целом.
Обе они — высокие, статные, красивые, медленно вышли из комнаты, и медленно пошли по общежитскому коридору.
Они шли, поддерживая друг друга. Потом они начали спускаться по лестнице. И только девчонки, с порога своей комнаты, смотрели им вслед.
После отъезда Наташки девчонки и пошли в церковь — в первый раз. В первый раз — в своей сознательной жизни.
Таня Макарова, Настя Кулешова, и Зина Ипатьева.
До церкви надо было ехать на трамвае. А хорошо было в Ленинграде, в начале лета! Хорошо! Трамвай звенел, листва шелестела… Хорошо!
К церкви подходили со страхом, подталкивая друг друга вперёд. Наконец, Танька Макарова потянула за ручку массивную церковную дверь.
Церковь сразу окружила их своим особым полумраком, и своим непривычным запахом.
— Что же вы без платков? — встала у них на пороге ворчливая старушка.
— Мы не знали…
— То-то, не знали! Знать надо!
— Да мы — в первый раз… — пыталась оправдаться Настя.
— Первый, первый, — не унималась старушка. — Чего пришли-то? Опять — на экскурсию? Нечего тут глазеть! Тут — храм Божий, а не выставка!
— Уймись, Вера, — из глубины храма вышла другая старушка.
В отличие от первой, это была настоящая «петербургская» старушка. И даже просто повязанный платок не мог спрятать её умного, доброжелательного, «интеллигентного» взгляда.
— Что же вы хотели, девочки? — спросила интеллигентная старушка.
— Младенца помянуть.
— Вот как… крещённый младенец-то.
— Нет… Не крещённый. Она и прожила-то… одни сутки…
— Не поминает церковь не крещённых, — сказала старушка.
— А как же… а как же быть-то? — спросила Зинка.
— Церковь — не поминает, а вы — можете поминать. В домашней молитве можете поминать. Каждая из вас, в своей молитве.
— А мы и не молимся… — сказала Настя. — Мы и не знаем ничего, по вере-то… только чувствуем. Потому и пришли.
— А вы-то сами — крещённые? Или комсомолки?
— Я — да. И крещённая, и комсомолка.
— И я.
— И я.
— Помилуй вас Бог, дети, — сказала старушка. — Если крещёные, молитесь вы Господу нашему, Иисусу Христу. Молитесь, как можете, и когда можете. И выведет вас Господь на дорогу правильную, и Сам вас приведёт в храм, когда ваше время придёт. Приведёт, как сегодня привёл. Берите вы по свечке, да идите к иконам. И помолитесь о том, что у вас на сердце лежит, да покайтесь в том, в чем вас совесть укоряет. Имя-то дали девочке?
— Юлия.
— Юлия… а за новопреставленную Юлию — помолитесь дома.
— А как вообще молиться-то? — спросила Настя.
— Как? «Господи, помилуй меня, грешную», — вот как, — сказала старушка, и сокрушённо покачала головой.
Он взяли по церковной свече, и пошли к иконам.
Церковный полумрак обнимал их своим покоем, как путников, зашедших отдохнуть после тяжёлой дороги. И их молитвы, первые в их жизни, поднимались вверх, к церковному куполу, а оттуда — прямо к небесам.
— Помилуй меня, грешную, Господи, — просила Бога Таня Макарова. — Меня помилуй, и дай мне силы вытерпеть всё, что со мной происходит… И не возненавидеть никого, и обиды простить. Дай мне, Господи, выстоять, и выдержать все предательства…
— Помилуй меня, грешную, Господи, — просила Бога Настя Кулешова. — Помилуй меня, и дай мне хоть немного уверенности в себе. Помоги мне разобраться в своей жизни, Господи, и в своей любви. И дай мне силы… выдержать все предательства…
— Помилуй меня, грешную, Господи, — просила Бога Зина Ипатьева. — И меня помилуй, и дай мне силы… до Серёжки добраться… пусть он полюбит меня… только меня… и дай мне силы… выдержать все предательства…
Глава 11
Жизнь продолжалась. Зинка Ипатьева сдала зачёты раньше на неделю.
Она решилась на самый, пожалуй, главный поступок в своей жизни. Зинка поехала в Североморск.
Она поехала к тому, кого любила давно и безнадёжно. И к тому, кто был теперь свободен.
Зинка поехала к Серёжке.
Настя же передала с ней записку, для Костика. Записку, абсолютно не значащую ничего. Ведь Костик не писал ей, не писал почти полгода! Не ответил Костик на её письмо, и даже не передал привета.
О чём же было писать? О том, что опять ничего не получилось?
Девчонки ждали Зинку.
Зинка вернулась через неделю. Она вошла в комнату — весёлая и спокойная. И похорошевшая! И даже сумку с вещами не поставила, а бросила.
И кинулась обнимать девчонок.
— Девчонки!!
— Зинка, ну как?
— Как, Зинка? Как он там? Как ты? Всё в порядке?
— В порядке, в порядке всё! Девчонки, можете поздравить меня!
— Что? Что он сказал?
— Сейчас, подождите! Расскажу всё! Зинка уселась на свою кровать, и сказала:
