временами казалось, что снег — не падает сверху вниз, а взлетает снизу вверх.
Настя усмехнулась тому, что снег летел снизу вверх.
Какое чудо!
Да, так оно и есть. Чудо!
Очень часто нам кажется… нет, мы просто уверены в чём-то. Особенно, если нам твердили об этом с детства.
Всё должно быть только так, как должно быть!
Мы и представить себе не можем, что, может быть, дело обстоит совсем иначе! И даже — просто наоборот! Нет, говорим мы себе — разве можно сомневаться, что снег падает сверху вниз?
Но почему же я вижу, что снег летит ввысь? Как же всё происходит на самом деле? Вот вопрос, вот в чём вопрос.
Как же больно нам бывает, когда мы узнаём, что в жизни бывает всё так перепутано… и так неожиданно… И совсем не так, как нас учили.
Я твёрдо знаю только одно: правда — она, несомненно, есть. И, несомненно, её следует искать.
Настя написала ответ вечером следующего дня.
«Здравствуй, Костик!
Я долго ждала письма от тебя. Сказать по правде, я ещё писем от парней не получала ни разу. И никакого другого парня у меня нет. Это честно.
Мне очень жаль твою бабушку. Мы с тобой одинаковые. Я даже не могу себе представить, что со мной будет, если вдруг с моей бабушкой случится что-нибудь.
Дорогой Костик! У меня действительно никого нет, только ты. О тебе я думаю, тебя вспоминаю каждый день. И не хочу, совершенно не хочу никого другого искать.
Но я не могу дать тебе ответа — прямо сейчас. Если можешь — приезжай.
Я тоже поздравляю тебя с Новым годом. Я желаю тебе хорошей службы. А нам с тобой — я желаю счастливой и долгой жизни. Знаешь, как в сказках: „Они жили долго, и умерли — в один день“.
Я тоже тебя обнимаю и целую. Твоя Настя».
Утром Настя положила запечатанное письмо на тумбочку к Поливиной и ушла в институт.
С Серёжкой она не простилась. Да и никто из девчонок — не простился.
Счастливый и довольный, Серёжка уехал в свой Североморск. Наташка ничего ему не сказала.
Её роман с Димкой — продолжался.
Глава 9
Пролетели и декабрь, и январь. Закончилась зимняя сессия.
Наташка не поехала к мужу на зимние каникулы, а поехала домой, к родителям. Причина была, что называется, налицо.
Вернее, на тело.
Была Наташка беременна, примерно на четвёртом-пятом месяце. Животик был уже заметен.
И то, что она обманывала Серёжку, уже будучи беременной, было ещё более грустно.
Родители вызвали Серёжку телеграммой. Драма разыгралась там, дома у Наташки. Наташкин ребёнок был — от Димки. Наташка подала на развод.
В институт Наташка явилась с опозданием примерно на месяц. Приехала — уже с шестимесячным животом, подурневшая, погрузневшая, отёчная.
Разведенная и беременная.
Димка вел себя сначала неплохо. Выводил Наташку гулять, и даже обещал подать заявление в ЗАГС. «Вот только родителям напишу, — говорил он. — Вот только ответ от родителей получу…»
А Наташка переносила беременность тяжело, очень тяжело. У неё было плохо с почками. Неделю — училась, неделю — в больнице лежала. Ближе к родам состояние её резко ухудшилось.
С начала мая она уже не выходила из больницы. Мать Наташки взяла отпуск, и приехала в Ленинград.
Как хозяйка, вошла мать Наташки в комнату девчонок. Поставила вещи рядом с кроватью дочери. Окинула всех грозным взглядом.
Была мать Наташки высока ростом, статна и осаниста. Белые, хорошо покрашенные волосы были уложены в красивую причёску.
— Здравствуй, Зина, — сказала она.
— Здравствуйте, Ирина Владимировна.
— И вы, девочки, здравствуйте. Вы Таня. Вы Настя. Вы — Рая. Всех я вас узнала.
Девчонки молчали. Все переживали за Наташку.
Все ведь были врачами. Пусть не совсем ещё, но пятый курс заканчивали. Все знали, что такое преэклампсия.
И к Наташке в больницу бегали, по очереди, все эти последние месяцы.
— Что же вы не уберегли подругу? — спросила мать Наташки таким голосом, что все почувствовали свою вину. Ответить было нечего.
— Мы пытались, — сказала Макарова.
— Да она не слушала никого, — сказала Раиска.
Настя смотрела на эту самоуверенную женщину. Даже в такой ситуации она сохраняла спокойствие и достоинство.
И даже в такой ситуации — она искала виноватого.
И была готова драться, биться, и была I готова — этого виноватого наказать.
И невиноватого — тоже могла… Да, наверное — могла и невиноватого…
Настя вспомнила свою мать. Поникшую, опустившуюся, плачущую. Вечно страдающую, вечно виноватую — даже там, где она абсолютно виновата не была. Она представила, что было бы с её матерью в такой ситуации. Бр-р-р…
Мать Наташки ответила так, как и должна была ответить:
— Плохо говорили, раз вас не слушали. Что же ты, Зина, мне не написала? Или — не рассказала? Плохо, плохо.
Зинка не знала, что отвечать. В комнате нависло тяжёлое молчание. Мать Наташки поправила причёску перед Наташкиным зеркалом и вышла из комнаты — гордая, высокая и красивая.
Положение Наташки было тяжёлым. Мать Наташки ночевала в отделении. Ей поставили кровать в Наташкиной палате.
Сердцебиение плода прослушивалось всё слабее и слабее. В конце концов, Наташке начали преждевременную стимуляцию родов.
В последних числах мая Наташка родила девочку. Девочка прожила около часа. Всё, что возможно, сделали врачи. Мать Наташки поставила на ноги весь институт.
Но девочка умерла. Кроме страданий от патологического течения Наташкиной беременности, у девочки был сложный, врождённый порок сердца.
Единственное, чего могла добиться теперь для Наташки её мать, это был перенос на осень экзаменов за пятый курс. Институт надо было заканчивать.
Да, о Димке. Он перевёлся в другой мединститут, куда-то на Урал. Сделал он это ещё до приезда Наташкиной матери.
Как-то тихо, незаметно не стало его в общежитии. И на лекциях перестал появляться. Всю правду Раиска узнала в деканате, через секретаря. Перевёлся в другой институт, ближе к месту жительства, «в связи с тяжёлой болезнью матери».
Да, вот так.
