Эрни и кому она их завещала.
— В свое время узнаешь, — отозвался Луди. — С этим все идет по закону, как положено.
— Нет, мне надо прямо сейчас.
— До завещания не добраться. Оно, скорей всего, лежит у нотариуса. А насчет капиталов я уже выяснил. Не вполне легально, разумеется, но дело того стоило. Если никому не разболтаешь, скажу.
Он ухмыльнулся, и Хункелер кивнул.
— Как минимум, три миллиона франков.
Хункелер прошел к себе, разложил на столе списки. Изучать их совершенно неохота, но, пожалуй, все-таки придется. Он взял в руки список умерших пациентов. Берте Хильфикер было 86, и жила она в интернате для престарелых. Хансу Крауэру, тоже обитателю интерната, было 78. Регула Хеммерли преподавала в гимназии, проживала в районе Брудерхольц, на Вахтельвег, 19, и скончалась в возрасте всего лишь 54 лет.
Он позвонил в кабинет д-ра Эрни. Трубку сняла г-жа Швааб.
— Вы не скажете, когда возвращается доктор Кнехт? — спросил комиссар.
— Сегодня вечером. Пора уж. Я ведь только и делаю, что выпроваживаю народ. Пациентов и журналистов. Даже с радио приходили. Ох и нахальные типы, сущие пиявки, никак от них не отвяжешься. Но я ничего им не говорю.
— А что бы вы могли им сказать?
— Ну, разное. Мало ли что я знаю.
— Что молодежь держит собаку впроголодь?
— Про собаку я сказала, потому что это никак не связано с убийством и вдобавок чистая правда.
— Нет, это клевета. А теперь не откажите в любезности позвать к телефону госпожу Цбинден.
Г-жа Швааб сердито фыркнула, но смолчала. Немного погодя в трубке послышался голос Рут Цбинден.
— Вы можете назвать мне имя нотариуса доктора Эрни?
— Да. Дольф Гербер, с Парадизхофштрассе.
— А не знаете, кто наследует госпоже Эрни?
— Догадываюсь. Но не скажу, потому что в точности не знаю.
— Я слыхал, она была богата.
— Да, очень. Ее родители владели мебельным магазином. И как единственный ребенок она унаследовала все состояние. А теперь такой вот кошмар.
Хункелер услышал, как она всхлипнула.
— Можно еще вопрос? Если не хотите, можете, конечно, не отвечать, вы не обязаны.
— Пожалуйста. Спрашивайте.
— Что, собственно, произошло с госпожой Хеммерли, которая скончалась три недели назад?
— Печальная история… — Рут Цбинден вздохнула. — Только вот не знаю, вправе ли я говорить об этом.
— Мы же все равно выясним.
— Нам не удалось обнаружить первичный очаг. Только метастазы.
— И где вы их обнаружили?
— В мозгу.
Комиссар достал из пачки сигарету, закурил. Но вкус почему-то был неприятный.
— А об окружении госпожи Хеммерли можете что-нибудь рассказать?
— Вправе ли я?
— Я прошу вас.
— Тайны из этого не делали, — помолчав, проговорила она, — так что, наверно, рассказать можно. Она жила вместе с подругой, госпожой Карин Мюллер, сестрой-анестезисткой из кантональной больницы.
— Что значит «жила вместе»?
— Это значит, они, пожалуй, любили друг друга.
— Стало быть, лесбиянка?
— Кто скажет в точности? По-моему, она была бисексуалка, ведь имела еще и друга.
— Как его имя?
— Не помню уже. Странный такой тип. — Она помедлила, а потом все-таки спросила: — Вы что же, подозреваете госпожу Мюллер?
— Нет, просто хочу побольше узнать об окружении доктора Эрни, потому что ищу преступника или преступницу. Большое спасибо.
Он положил трубку, нашел в справочнике телефон нотариуса Дольфа Гербера, набрал номер. Ответил женский голос. Хункелер представился, сказал, что он комиссар уголовной полиции и ведет расследование убийства, после чего ему на значили встречу на завтра, в девять утра.
Затем он позвонил прокурору Сутеру и спросил, нельзя ли получить письменное ходатайство, чтобы нотариус Гербер досрочно вскрыл завещание д-ра Эрни.
— Зачем вам это? Уж не думаете ли вы, что ее убили из-за наследства? Сущий вздор.
— Возможно, — сказал Хункелер.
Он не спеша поднялся вверх по Аубергу, прошел по Леонхардсграбену, пересек площадь Петерсплац. Жара никак не спадала, градусов тридцать пять с лишним. Пот стекал по затылку, но Хункелер не обращал на это внимания. Расследование сдвинулось с мертвой точки. И шло уже как бы само по себе, он ясно чувствовал.
Комиссар сел в машину и поехал искупаться. Минут пятнадцать плавал в обнесенной буйками купальне, наслаждаясь неторопливым течением Рейна. Лежал на спине, медленно пошевеливая руками и ногами, чтобы не двигаться с места, как форель на быстрине. Смотрел в синеву над головой. Потом выпил на веранде кофе с молоком, наблюдая, как вверх по реке ползет нефтеналивная баржа.
В начале седьмого он поехал на Брудерхольц. В окна машины задувал прохладный ветерок, воздух здесь, наверху, был прохладнее, кругом деревья, цветущие кусты в садах. Сворачивая на Вахгельвег, он заметил, как внизу, на равнине, блеснул стеклянный фасад какого-то небоскреба.
Г-жа Хеммерли жила в пятиэтажном многоквартирном доме. Возле звонка значилось:
— Госпожа Мюллер? — спросил Хункелер.
Она кивнула, ожидая, что он скажет дальше.
Комиссар показал удостоверение и представился. Она опять кивнула и жестом указала на кожаный диван напротив открытой двери на веранду. Снаружи цвел роскошный олеандр.
— Можно узнать, что это у вас за крест? — спросил Хункелер. — Никогда таких не видел.
— Коптский, седьмого века. Ее подарок.
Лицо у Карин Мюллер было как каменное.
Она явно с огромным трудом сдерживала слезы.
— Я понимаю, вы потеряли подругу. Примите мои соболезнования.
— Спасибо.
Он посмотрел на нее, ожидая ответного взгляда. Но Карин Мюллер глаз не подняла.
— Я веду дознание по делу об убийстве доктора Эрни. Госпожа Хеммерли, скончавшаяся три недели назад, была ее пациенткой. Об этом мне и хотелось бы с вами поговорить.
— Почему?
— У вас есть фотография госпожи Хеммерли?
Карин Мюллер встала, прошла к комоду, взяла две рамки с фотографиями и подала ему. На одном снимке была светловолосая женщина с большими темными глазами и медальоном, изображающим анх —
