вопить.
— Девка, девка, чего он цепляется?! — орал Ничевок. Руки у него были до локтей в глубоких кровоточащих царапинах.
Арап ухватил мальца и стал утешающе гладить по колтунам.
— Ребёнка обижать? — звонко, с привизгиванием. — Ты его рожал? С этими словами Радищев достал из-за пояса пистоль и погрузил руку в суму. Рука ушла неожиданно глубоко, и тут же в неё вцепились чьи-то когти. Тогда Радищев сунул в суму вооружённую руку и выпалил.
Оказалось, что порох не подмок, так что Челобан здорово рисковал.
Из сумы донёсся возмущённый вопль. Когти разжались.
— Чего дерётесь? Почему законную добычу отнимаете?!
Лука вытащил руки из сумы и раскрыл её пошире, надеясь увидеть обитателя. Но в суме царила непроглядная тьма, рассеять которую не мог даже свет, исходящий из голубого светильника.
— Ты кто, мерзавец? — крикнул Лука, словно в колодец — даже эхо забилось.
Атаман поднял суму — она была лёгкая, словно бы пустая.
— Отзовись! — потребовал Радищев. — А то я тебя расстреляю — не пожалею пороху!
— Не надо пороху, — жалобно сказали из сумы. — Голодный я. Давно героятиной не питался.
— Ты кто? — не унимался атаман.
— Я демон... — признался сумной обитатель. — Голодный демон. Вечно голодный. А зовут меня Депрофундис. Дайте, во имя бездны, чего-нибудь поесть... Хоть коровку! Хоть овечку! Хоть петушка! Но лучше бы героя... Или двух... Желательно конных...
Лука решительно стал затягивать на суме ремни.
— Поголодаешь, не сдохнешь, — безжалостно сказал он.
— Надо сжечь сию ужасную ловушку! — потребовал арап. — Чтобы никто больше в неё не попался!
— А вот мы змея в неё и заманим, — сказал Радищев. — Хотя... Может, он как раз там и сидит?
— Я не змей, — глухо донеслось из сумы. — Я демон Депрофундис.
— Отчего же ты, латинский демон, по-нашему говоришь? — спросил атаман.
— Я по-всякому говорю, — пояснил Депрофундис. — Я же полиглот. Много чего проглотил. Нету здесь никакого змея.
— Значит, нету? А кто же героев губит? — продолжал допрос Лука. Он даже ослабил ремень, чтобы лучше слышать ответы.
— Жадность их губит! — решительно заявил Депрофундис. — Они как суму увидят, про змея враз забывают и лезут внутрь: думают, там есть что-нибудь хорошее. А там ничего хорошего нет, кроме меня и бездонной бездны, ни дна ей ни покрышки. А я в этой бездне витаю...
— И давно витаешь?
— Да уж и не помню... Заточил меня туда этот... как его... Ну да вы сами увидите. А как увидите, сейчас же ко мне пихайте без разговоров! Уж я-то с ним разберусь!
— Что же нас ждёт впереди? — не унимался Лука.
— Колдун, — сказал демон. — Он меня из бездны вызвал, он же в ней и заточил...
— Против колдуна нам бы богодул пригодился... — сказал Тиритомба.
Бедный Ничевок уже успокоился, но продолжал цепляться за его шальвары.
— Нет уж, — заявил Лука. В гневе красавица-атаман стала совсем уже прекрасна. — Брат Амвоний нас в беде бросил — ну да и мы ему про суму ничего не скажем. Чувствую, что она нам ещё пригодится. Бери суму, стихосложец, заверни её в узел. Эй, ты, Депрофундис! Поклянёшься ли нам служить верой и правдой? А мы тебя за то подкармливать будем...
— Конечно, клянусь! — поспешно сказал демон.
— Много ли стоит демоническая клятва? — спросил поэт.
— Равно как и девичья, — нашёлся Лука. Ничевок шарахнулся от страшного вместилища, побежал было к выходу, но вернулся.
— Ну-ка беги к отцу! — приказал Лука.
— Не пойду, — заплакал Ничевок. — Барышня, миленькая, там же у входа этот ваш бородатый сидит... Я его тоже боюсь... У него глаз дурной!
Радищев хмыкнул.
— Ладно, пойдём. Авось этот колдун не страшней Депрофундиса...
ГЛАВА 38
Разочарование было полным.
Змей располагался не в громадной зале, как мечталось, а в довольно тесной комнатёнке, заставленной всякими столами, увешанной полками, с огромной алхимической печью-атанором. На столах стояли грязные стеклянные сосуды самой разнообразной формы. Воняло в комнатёнке хоть и не человеческими отходами, но всё равно нестерпимо. Да и жара там стояла несусветная: от растопленной; несмотря на тёплую погоду, печки.
Голова у змея была всего одна, да и та человечья. И ноги у него были человечьи, и руки, и всё прочее, скрываемое белой некогда хламидой, расшитой незнакомыми, но всё равно страшными символами.
А вот голова змея показалась Луке довольно-таки знакомой.
Один раз он её уже видел. На том самом куске чумазого пергамента, который развернул перед ним на опушке разбойничьего леса злодей Микелотто. Голова была не простая, а золотая: ведь Кесарь Римский обещал за неё кардинальскую шапку и кое-что ещё, о чём не говорят.
Засаленные седые кудри окружали высоченный голый лоб, пересечённый тремя глубокими морщинами. Гордый нос, подобный клюву плотоядной птицы, стремился вырваться из бледно-жёлтого лица. Но у самого основания нос строго стерегли два глаза — маленьких, пронзительно-чёрных и близко посаженных.
Под носом помещались жидкие серые усы, не прикрывающие тонких злобных губ. Скошенный подбородок кое-как прикрывала негустая борода неопределённого цвета.
— Здравствуйте, маэстро Джанфранко да Чертальдо, — произнёс Лука и низко, по-еруслански, поклонился. — Вас-то нам и надо!
Тиритомба попытался что-то спросить, но атаман вовремя наступил поэту на ногу.
Маэстро оглядел пришедших, и вдруг его взгляд как-то внезапно помутился.
— Садитесь, я вам рад, — сказал он. — Отбросьте всякий страх и чувствуйте себя свободно. Я разрешаю вам. Вы знаете, на днях я королем был избран всенародно...
— Вы не король, маэстро! — воскликнул Радищев. — Но выше всякого короля: ведь вы творец нашего мира!
— Ах да, — сказал маэстро. — В самом деле. Как я мог забыть. Но вы действительно садитесь...
Ничевок, испуганно дотоле молчавший, тотчас свалил всё, что помещалось на ближайшей скамейке, на пол и первым уселся, поддёрнув рубаху.
— Меня послал к вам дон Агилера, — продолжал атаман. — От вас, сказал он, многое зависит...
— А, этот безумный моряк... — махнул рукой Джанфранко. — Не следовало вам его слушать, синьорита...
— Синьорита Анна, — сказал Лука. — А это мои спутники — великий ерусланский поэт Тиритомба и отважный отрок Ничевок...
От вторичной похвалы Ничевок обнаглел и сказал:
— Дед, а куда ты Змея-то дел?
— Змея? Какого змея? Здесь не было никакого змея. Я живу один. Совсем один. Добрые поселяне иногда снабжают меня пищей и всем необходимым для работы. Но умоляю вас, не говорите ничего этому зверю Чезаре! Он прикажет отрезать мне голову и узнает от неё то, чего знать ему не положено...
