— Сомневаюсь, что яхта пойдет под таким углом к ветру, — ответил Баркли. — Придется вести ее галсами.
Я сменил его на руле и положил яхту в правый галс. «Как удачно все получилось, — подумал я. — Эдак мы весь район прошарим. Только бы направление ветра не изменилось». Всходило солнце. Баркли ушел вниз, и я услышал, как он сказал Барфилду, чтобы тот сварил кофе.
Утро было великолепное. Мягкий ветерок гнал легкие волны без пенистых «шапок». Палуба была мокра от росы. Я закурил и стал глядеть на горизонт в надежде увидеть буруны. Но, насколько хватало глаз, вода была синяя, без всяких признаков сопутствующей отмелям зелени. Но ничего страшного, я позаботился о том, чтобы у нас было два шанса вместо одного. К тому же я и не ожидал здесь что-нибудь найти. Маколи явно что-то напутал. К вечеру, когда, по их мнению, мы достигнем указанного Маколи места, мы на самом деле приблизимся к краю Северных шельфов, где гораздо мельче. Вот там, вполне возможно, мы и наткнемся на буруны. И тогда наши шансы спастись пусть немного, но возрастут.
Шэннон вышла из каюты с двумя чашками кофе. Она была бледна и очень молчалива. Я подумал: «Ей было бы еще хуже, если бы она узнала, что бескрайние просторы темно-синей воды, которые мы проходим, и есть то место, которое указал ей Маколи».
Мы медленно продвигались на восток. В полдень я снова снял показания приборов. Мы уже прошли район, где, по мнению Маколи, произошло крушение. На карте я поставил крестик в двадцати милях к западу от нашего действительного местонахождения.
— Сегодня во второй половине дня, — сказал я Баркли, — или вечером. В зависимости от ветра.
Он кивнул, и все. Он становился все молчаливее, еще холоднее, чем обычно, еще недоступней. Напряжение росло. Необходимо было что-то найти, причем быстро.
Ветер был носовой. Он грозил совсем стихнуть, но не стихал. Мы шли галсами. Когда за мной никто не следил, я экспериментировал, чтобы проверить, каков у «Балерины» минимальный угол к ветру. Не яхта, а мечта. Но я переводил ее обратно в галсы: нужно охватить как можно большую площадь воды по обеим сторонам от основного курса.
Наступил вечер, запылал закат, а мы так ничего и не увидели. Барфилд бросал на Шэннон злобные взгляды. Несколько раз я замечал, что он вопросительно смотрит на Баркли. Мы все сидели на кокпите. Я был на руле.
— Послушайте, вы оба, — резко сказал я. — Постарайтесь усвоить, что мы ищем не угол Третьей улицы и Мэйн-стрит. Тут нет указателей. Мы в западном районе. Но Маколи мог ошибиться миль на десять. Мои расчеты тоже имеют погрешность плюс-минус две — пять миль. Погрешности могут накладываться одна на другую.
Баркли слушал без всякого выражения на лице. Я продолжал говорить. Было важно, чтобы они поняли.
— Когда Маколи потерпел аварию, была большая волна. Теперь же волны почти нет. Тогда буруны, наверное, были такие, что за пять миль видно, а теперь их почти не заметно. Нам придется прошарить весь район. На это может уйти дня два, даже больше.
Баркли внимательно посмотрел на меня, и лицо его приняло задумчивое выражение.
— Будет лучше, если это не займет слишком много времени.
Спускались сумерки. Мы развернули яхту и пошли на север. Через три часа мы вновь повернули на восток, прошли в этом направлении примерно час и повернули на юг. Никто не говорил ни слова. Мы все время напрягали слух, надеясь расслышать шум бурунов, и изо всех сил вглядывались в темноту.
Я был близок к отчаянию. Единственный наш шанс на спасение — заставить их поверить, что мы нашли нужное место. Тогда их бдительность немного притупится. Если мы найдем риф, все равно какой, и я начну нырять, то могу потребовать помощи. У нас два акваланга. Если со мной пойдет Барфилд, я могу вернуться под каким-нибудь предлогом, и тогда у меня будет только один противник — Баркли. Если пойдет Шэннон, можно будет попытаться завладеть одним из пистолетов, пока ее нет на яхте. Главное, чтобы мы не были на борту все вчетвером.
До полуночи мы шли на юг, потом повернули и прошли несколько миль на восток, затем опять повернули — на север. Так продолжалось всю ночь, но мы так и не услышали желанного шума и не увидели белой пены бурунов. Вокруг, насколько хватало глаз, расстилалось все то же темно-синее море.
Ветер совсем стих. Яхта остановилась, паруса провисли. Мы спустили их.
— Заводите мотор, — приказал Баркли.
— Бензин нам понадобится, когда найдем риф, — возразил я.
— Позвольте вам заметить, что никакого рифа мы пока не нашли, — сказал он ледяным тоном. — Заводите мотор.
Я завел мотор. Солнце встало. Мы двинулись дальше. Напряжение возросло до предела. Казалось, что даже воздух на кокпите наэлектризован, вот-вот ударит разряд.
Баркли взял бинокль, встал и осмотрел горизонт со всех сторон. Потом сказал:
— Свари-ка кофе, Джордж.
Барфилд хмыкнул и спустился в каюту. Через несколько минут Баркли присоединился к нему. Из каюты доносился приглушенный звук их голосов. Шэннон сидела напротив меня на кокпите. Вид у нее был усталый. Она увидела, что я смотрю на нее, и попыталась улыбнуться.
Голоса в каюте стихли. Я закрепил руль и тихо прошел в переднюю часть кокпита. Оттуда мне было видно, чем они занимаются. И я понял, что времени у нас не осталось.
Барфилд достал из-под кушетки моток линя и отрезал кусок перочинным ножом. Потом отрезал еще один, покороче. Баркли передал ему один из пистолетов.
Как ни странно, теперь, когда это вот-вот должно было случиться, я не испытывал никакого страха. Вместо этого меня охватила ярость — странная, ужасная, безнадежная. Я такого в жизни не испытывал. Я посмотрел на Шэннон, подумал, как все могло бы быть, если бы они только оставили нас в покое. Мне ничего в жизни не надо, кроме нее, с той самой минуты как я впервые ее увидел. Разве я так уж много прошу? А ей нужен только шанс выжить. И вот теперь они хотят все отнять. Меня трясло.
Я метнулся к ней.
— Ступай на нос, — сказал я. — Ложись на палубу вдоль передней стенки каюты и лежи, не двигайся. Если со мной что-нибудь случится, кливер ты сможешь поднять сама. Разверни яхту кормой к ветру и иди по прямой. Так ты доберешься до побережья Мексики или Техаса…
— Нет, — прошептала она. — Нет… Я вырвался из ее рук и подтолкнул ее.
— Скорей!
Она начала было что-то говорить, но, взглянув мне в лицо, повернулась и побежала на нос. Поднялась с кокпита на палубу, обогнула каюту с правой стороны. Один раз она споткнулась и чуть не упала. Мне показалось, что ветер вдруг стал черным. Я знал, что мне не спастись. Все, что мне нужно, — на пару минут завладеть одним из пистолетов. Может быть, она доберется до берега. Они меня все равно убили бы, так что мне терять нечего. Надоело быть простофилей, который все время случайно попадает на линию огня.
Надо спешить. Они могут выйти в любую минуту. Я скользнул вперед, к люку, ведущему в каюту, и уставился в него.
— Буруны! — заорал я. — Смотрите, буруны!
Как только они появятся на ступеньках, я прыгну на них, и мы, все трое, свалимся клубком в проход между кушетками. Он уже гроба и только чуть-чуть длиннее. Оба пистолета будут там. Как ни странно, при всем накале страстей я вдруг подумал о том, сумеет ли Шэннон извлечь нас оттуда. Ей неделю добираться до берега, а то и все десять дней. Она может сойти с ума. Они поднимались наверх. Первым шел Баркли. Я не прыгнул.
— Буруны! — снова заорал я. И ткнул рукой куда-то на горизонт.
Он вышел на палубу и стал поворачивать голову в ту сторону, куда я указывал. Я ударил. Его голова продолжала поворачиваться в том же направлении, и я почувствовал, как при ударе у него хрустнула челюсть. Он потерял равновесие и полетел вниз, перевернувшись в воздухе. В этот момент яхта дала крен на правый борт, и он упал в воду. Я тоже упал. В люк. На голову поднимающегося по трапу Барфилда. Это было все равно что свалиться на поднимающийся грузовой лифт: он не остановился и далже не замедлил движения.
