крюк. Предпочитают короткий путь, который занимает меньше времени. От «Арчуэй пикчерс» я поехал через Мелроуз-авеню на Ла-Бреа и дальше к шоссе. Потом свернул на Пасифик-Оушн.
— А состояние трафика на дорогах? Как вы определили, что оно было таким же, как в тот день?
— Я не определял.
— Трафик в Лос-Анджелесе — довольно непредсказуемый процесс, не так ли?
— Да.
— Поэтому вы ездили туда несколько раз?
— В том числе и поэтому.
— Вы говорили, что совершили поездку в общей сложности пять раз и всегда попадали в Малибу, как вы выразились, «до закрытия окна». Так?
— Да.
— В какой раз вы прибыли на место раньше всего?
Киндер сверился со своими записями.
— В первый раз, когда я приехал в одиннадцать сорок.
— А худшее время?
— Худшее?
— Ну да, когда дорога оказалась самой длинной?
Свидетель снова посмотрел в записи.
— Самое позднее — в одиннадцать пятьдесят одну.
— Итак, даже ваше лучшее время находится в последней четверти того «окна», которое судмедэкспертиза установила для совершения убийств, а худшее оставляет мистеру Эллиоту всего девять минут, чтобы проникнуть в дом и убить двух человек. Так?
— Да, но он все-таки мог это сделать.
— Все-таки? Звучит как-то неуверенно.
— Я абсолютно уверен, что подсудимый мог совершить убийства.
— Но только в том случае, если они произошли не раньше чем через сорок две минуты после открытия «окна», верно?
— Можно сказать и так.
— Но именно об этом свидетельствуют факты, детектив. Я ссылаюсь на результаты судмедэкспертизы. Короче, если суммировать все сказанное, вы утверждаете, что мистер Эллиот выехал из студии в десять сорок, добрался до Малибу, проник в свой дом, поднялся наверх, застал врасплох жену и ее любовника и убил обоих — и все это произошло до закрытия «окна» в двенадцать часов дня. Я прав?
— Да. Именно так.
Я покачал головой, словно в это было трудно поверить.
— Хорошо, детектив, пойдем дальше. Скажите присяжным, сколько раз вы начинали проверочную поездку в Малибу, но прекращали ее, поняв, что не успеете приехать туда до двенадцати часов?
— Я этого не делал.
Но в голосе Киндера послышалось колебание. Я надеялся, что присяжные тоже заметили.
— Допустим. Значит, если я представлю записи, на которых вы не пять, а семь раз отъезжаете в десять сорок утра от ворот студии, они будут фальшивками?
Киндер метнул взгляд на Голанца.
— Я знаю, на что вы намекаете, но этого не было.
— Отвечайте на вопрос, детектив. Если я покажу записи, на которых вы проводите свои проверочные заезды семь, а не пять раз, это будет фальшивкой?
— Нет, но я…
— Спасибо, детектив. Я просил ответить только «да» или «нет».
Голанц встал и попросил предоставить свидетелю возможность полностью ответить на вопрос. Стэнтон возразил, что он сможет это сделать во время повторного допроса. Но теперь сомнения возникли у меня. Раз уж Голанц вернется к данной теме на повторном допросе, наверное, лучше сделать это сейчас, когда у меня есть возможность обратить показания Киндера в свою пользу. Конечно, рискованно, ведь я мог потерять и то, чего уже достиг, зато если мне удастся продолжить в том же духе до конца дня, присяжные отравятся домой, усомнившись в действиях полиции. А это всегда хорошо.
Я решил рискнуть.
— Детектив, скажите, сколько проверочных поездок было прервано раньше, чем вы доехали до Малибу?
— Две.
— Какие именно?
— Вторая и последняя, седьмая.
Я кивнул.
— Вы прервали их, когда поняли, что не успеете добраться в Малибу до закрытия «окна», верно?
— Нет.
— Тогда почему вы их прервали?
— В первый раз меня отозвали для допроса кого-то из задержанных, а второй раз я услышал по радио, как полицейский просит помощи. Я вернулся, чтобы оказать ему поддержку.
— Почему же вы не отразили эти поездки в своем отчете?
— Я не стал их включать, потому что они не были завершены.
— Значит, прерванные поездки не отражены ни в одном из документов в вашей толстой папке?
— Нет.
— Выходит, нам остается просто поверить вам на слово, что поездки были прекращены именно по тем причинам, о которых вы сейчас сказали. Так?
— Да.
Я кивнул и решил, что выжал из него все, что сумел. Позже Голанц сможет реабилитировать Киндера на повторном допросе и, наверное, даже представит записи звонков, из-за которых детектив вернулся в отдел. Но я надеялся, что моя атака заронит сомнения в умы присяжных. Одержав эту маленькую победу, я двинулся дальше.
Следующим слабым местом, по которому я открыл огонь, являлся тот факт, что за полгода следствие так и не обнаружило орудие преступления и не смогло связать Уолтера Эллиота с каким бы то ни было оружием. Я бил в точку со всех сторон, и Киндеру приходилось повторять, что главная улика до сих пор не найдена, несмотря на то что у Эллиота, если он убийца, почти не было времени, чтобы спрятать оружие.
Наконец Киндер раздраженно буркнул:
— Океан, знаете ли, очень большой, мистер Холлер.
Я сразу ухватился за эту возможность.
— Океан большой, детектив Киндер? Вы хотите сказать, что у мистера Эллиота была лодка и он бросил оружие посреди Тихого океана?
— Нет, я не это имел в виду.
— Тогда что?
— Я хотел сказать, что оружие могло оказаться в воде и течение унесло его раньше, чем наши водолазы успели до него добраться.
— Могло оказаться в воде? Вы готовы поставить жизнь и свободу человека, опираясь на «могло»?
— Я этого не говорил.
— Зато вы говорите, что у вас нет орудия преступления, вы не можете связать подзащитного с каким-либо оружием, но ни секунды не сомневаетесь, что он убийца!
— У нас есть положительный результат теста на остатки пороха. Я считаю, что это связывает мистера Эллиота с оружием.
— С каким оружием?
— Мы его не нашли.
