посмотрела на часы: девять ноль-семь.
Лиза вернулась к себе в комнату, положила сумочку и опять пошла в приемную. Проходя мимо Дон, сидевшей к ней спиной, Лиза увидела в зеркале, висевшем перед подругой, что та ей подмигивает. Лиза дошла до конца коридора. В этот момент Майкл О'Донован показался из своего кабинета.
— Доброе утро, Майкл.
Он безразлично кивнул ей в ответ, дверь за ним захлопнулась. Что-то в его поведении наводило на мысль, что Майкл покидает свой кабинет, пробыв там очень недолго. Интересно, сколько.
В девять десять она постучала в дверь в конце коридора. Ни звука в ответ. Она постучала опять.
— Это Лиза.
— Входи, — ответил хрипловатый женский голос. Дженси была личным секретарем Джока семь лет, и эти годы не прошли для нее бесследно. Худощавая сдержанная Дженси была шикарной женщиной, но выглядела гораздо старше своих тридцати лет. Ей можно было дать все сорок.
Иногда на Дженси что-то находило, и она охраняла Джока так, как будто он был национальным достоянием. В другие же дни ей было наплевать, кто и когда войдет в его кабинет. В одном можно было быть уверенным: Дженси наверняка отошьет тебя, если ты будешь вести себя так, словно тебе легко попасть к Джоку. Конечно, она знала — кому знать, как не ей — что, если хорошенькая девушка работает на Джока, тот не приминет облапать ее при случае. Она даже живо представляла себе эту картину, когда кто- нибудь из младшего персонала входил к боссу, и Дженси слышала щелчок дистанционно управляемого замка. Но чего Дженси не терпела, так это если кто-нибудь держался так, как будто имел
— Это Лиза. Впускаю.
Рукой с ярко-оранжевыми ногтями Дженси указала на обитую синим сукном дверь.
Лиза вошла. Щелкнул замок.
Кресло возле большого письменного стола Джока было пусто. Сам он расположился на классическом стуле работы Чарльза Имиса и был, казалось, готов к работе: костюм в мелкую полоску, полосатая рубашка, запонки на манжетах, галстук, светлые кожаные туфли. Стул стоял около окна, занимающего всю стену. По кабинету были расставлены еще четыре таких же стула. Лиза видела эти стулья во многих приемных Вашингтона. Они говорили об определенном статусе хозяев фирм. Но ни он, и, возможно, никто не смог бы назвать второго места, где стояли бы пять таких стульев. Разве что в аэропорту Брунея, в помещении, где ожидали свой багаж личные гости султана.
В большинстве крупных офисов Вашингтона стоял обычно один диван. Но Джок обычно любил не только держать дистанцию между собой и клиентами, но и не давать клиентам общаться друг с другом.
— Это чтобы не спелись против меня, не сколотили свою банду, — говорил он. — Чего надо бояться в играх с властью, так это других шаек. Шайка торговцев оружием и кардиологов, хлопковых магнатов и борцов за гражданские права, банда поклонников бессолевой диеты и мафия торговцев удобрениями — любое лобби — та же банда.
— …ты закажи, а мы сделаем, — произнес Джок, видимо продолжая монолог, прерванный приходом Лизы, и потянулся стряхнуть пепел. Он курил сигару. Это означало, что сегодня Джок пребывал в задумчивом настроении. — Мозги, сердце, мускулы, бабки — за всем этим всегда охотится какая-нибудь шайка. И все они знают, что там, — он показал пальцем на Капитолийский холм, — делаются большие дела. Хочешь урвать кусок побольше — нужно
Лиза посмотрела на ближайший к шефу стул. Джок переключился на нее. — Иди сюда. Хорошо выглядишь. Дай погляжу, какого цвета у тебя сегодня глаза. Боже! Откуда эти шикарные часы? Сорвала банк в Монте-Карло? — Он усадил Лизу к себе на колени. — Ну, так я и думал, синий, переходящий в фиолетовый. Джок раздвинул ноги так, что теперь Лиза сидела на одном колене. — Я всегда хочу тебя, когда у тебя глаза такого цвета — смотри сама, — он взял ее руку. — Но сегодня утром ничего такого. Сейчас прилетает банда из Израиля. Не хочу встретить их в мятых штанах.
Лиза пришла домой только в шесть часов. Она жила на третьем этаже дома, который снимала в складчину с соседями. Комнаты на третьем этаже были поменьше, чем на других этажах, за счет мансардных окон, скошенных внутрь. В большой комнате жил молодой человек из Балтимора, который работал в офисе сенатора Иглхарта. Остальные две комнаты занимала Лиза. Ванная была общей. Из окна одной комнаты был виден желтый, обшитый досками соседний дом, из окна другой — густые кроны деревьев за проволочным забором на другой стороне улицы. Где-то там за деревьями было старое китайское посольство Чан Кайши, чье имя встречалось ей когда-то в учебнике истории. На втором этаже разместились две девушки и парень, на первом, в комнате, которую собирались сделать столовой, когда строили дом в двадцатые годы, жил оператор местной телекомпании.
Гостиная была одна на всех, так же как кухня, боковая веранда и еще одна, выходящая на задний двор, где росло несколько кизиловых деревьев. На всех дверях и окнах были сетки от насекомых. Никому из жильцов ни разу не пришло в голову снять эти сетки, когда наступали холода. Просто не было смысла снимать их, складывать, тащить на чердак, чтобы через полгода доставать опять.
Лиза сидела на длинной скамейке задней веранды и пила чай со льдом. Это было ее любимое место в доме. Даже если на веранде сидел еще кто-нибудь, попивая чай, кофе или холодное пиво, можно было не обращать внимания и думать о своем: расстояние между сидящими было достаточно большим, и можно было не смотреть друг на друга.
Два года назад, когда Лиза получила место у Джока, она увидела в газете объявление о том, что в этом доме сдается комната.
Как большинство молодых вашингтонских служащих, Лиза жила на собственные средства. Она только изредка навещала своих родителей, живших в Пенсильвании, где выросли Лиза и ее брат. Отец Лизы был дантистом, мать — дурехой. Никто, кроме дочери, не сказал бы о ней так: эта женщина и себя, и свой дом содержала в порядке, но Лиза думала о своей матери именно так.
— Не пора ли тебе подумать о замужестве? — казалось, это была единственная фраза, которую Лиза слышала от миссис Табор с тех пор, как ей исполнилось семнадцать.
Лиза терпеть не могла дом, где жила ее семья. Три предыдущих дома были не лучше — везде одно и то же: аккуратный двор перед домом, аккуратный дворик за домом, диван и два кресла напротив телевизора, стандартный набор стульев с прямыми спинками в тесной столовой. Наверху — одна небольшая спальня и две совсем крошечных.
Если у ее матери когда-то и было воображение, то с ним давно было покончено.
Лизе же воображения было не занимать. Она знала, что где-то там далеко раскинулся сияющий мир. Лиза собиралась стать частью этого мира. Она прекрасно понимала, что надеяться могла только на себя.
Лиза получила стипендию университета Пенсильвании, но этого не хватало, чтобы позволить ей учиться. Оставшуюся часть платы за обучение вносил отец, и все же на лето Лизе приходилось устраиваться на работу. От матери она по-прежнему слышала ту же песню: «Зачем четыре года тратить деньги на образование, если сразу после колледжа ты выйдешь замуж». Лиза считала мать настолько глупой, что никогда с ней не спорила.
Она знала, чего хотела от университета. Он должен был обеспечить ей связи, которые могли стать ступеньками наверх.
Лиза была умна и красива, со своими университетскими знакомыми держалась чуть холодно. Очень придирчиво выбирала тех, с кем ложилась в постель. Не в смысле чувств. Главным критерием было, что молодой человек может предложить помимо постели. Лиза выясняла, чем занимаются его родители. Если это был крупный бизнес или что-то из того, чем она интересовалась, молодому человеку давалось понять, что недурно было бы пригласить Лизу пообедать с родителями. Если же родители жили в Нью-Йорке или Вашингтоне, знакомство с ними становилось обязательной частью программы.
Больше всего Лизу интересовали средства массовой информации, реклама, общественные отношения
