— Без наркоза? — предположил Сурков.
— Послушай парень, я вижу ты здесь недавно.
— И что?
— Запомни несколько вещей, которые тебе пригодятся: здесь Ад и всё, что здесь происходит, делается не для твоего удовольствия. Если здесь вырезают совесть, то делается это самым тупым скальпелем, без наркоза, да ещё и зеркало поднесут, чтобы ты все видел.
— Мне показалось, что черти к вам неплохо относятся.
— Показалось. Черти здесь, чтобы нас наказывать. Черти — это отборные, обгоревшие грешники. Они не подвергаются наказанию, потому что готовы служить Сатане.
— Зачем же вы играете с ними?
— Мало того, что играем, ещё и всегда проигрываем. Черт в Аду и Бог, и царь, и генеральный секретарь, запомни.
— Но ведь чертями не все становятся.
— Не все, — согласился собеседник. — Только самые отборные мерзавцы.
— А остальные?
— Остальные варятся. Некоторым послабления дают, некоторые даже до ангелов дослуживаются.
— До каких ангелов? — не понял Сурков.
— До серых, — блаженно произнёс собеседник. — Серый ангел — это круто, это…, - он зачмокал губами, очевидно, что-то представляя, но тут же сделал искажённую гримасу на лице. — Думать здесь нельзя, запомни.
— Как это? — опешил Сурков.
— Скоро поймёшь. Пока ты здесь недолго, можешь думать, но постепенно всё пройдёт.
— Как же не думать? Как же так?
— Ну, не то, чтобы совсем, можешь думать о том, как будешь наказан, об отдыхе и так далее, но вот представить что-нибудь, уже не сможешь.
— Почему же?
— Потому что здесь все нематериально, все здесь дух. И ты, и черти, и все вот это, — собеседник обвёл окружность. — Не совсем, конечно, а, впрочем, я и сам не знаю, никто меня не учил.
— А это? — Сурков достал авторучку и показал собеседнику.
— Откуда у тебя это? — грешник вылупил глаза на диковинный предмет, протягивая вперёд подрагивающие ладони.
— С собой пронёс.
Собеседник недоверчиво скосился на Суркова.
— И не отобрали?
— Спрятал.
— А мысли прочли?
— Прочли, но сами не стали отнимать.
— Это, чтобы ты отдал, — предположил грешник. — Отнять не так больно, а вот, когда сам отдашь, будешь каяться, что смалодушничал. Черту очко, тебе наказание.
— Умно, — сказал Сурков. — Только не отдам.
— Отдашь, — пообещал собеседник, — Ад и не таких ломал. Здесь душа грешника как соломинка.
— А если я не грешник.
— Если не грешник? — усмехнулся собеседник. — Тогда тебе надо в оправдательный комитет. Напишешь заявление, будет повторный суд. Но вот не помню, чтобы кого-то оправдали. В лучшем случае — послабление, в исключительном — серый ангел. Только ты теперь не рассчитывай с твоим сухариком… — собеседник сделал гримасу, похожую на гирю.
— А где он находится?
— Кто?
— Оправдательный комитет.
— Ха! В оправдательный — только черти могут, тебя туда не пустят.
— А если я заявление напишу?
— Ещё раз тебе повторяю, но последний, заметь. Черти здесь все. Залезешь черту — будешь в Аду, как по библии положено. Найдёшь подход — получишь послабления.
— А если не подчиняться?
— Как это?
— Ну не исполнять приказы, на наказания не ходить, убежать.
— Глупости. Сколько я здесь, ни разу о таких не слышал. Новичков часто на цепь сажают, в карцер, дополнительное наказание дают. Но чтобы кто-то на своём настоял, такого не было.
— А убежать?
— Попробуй. Поймают, переведут на пару сотен уровней вниз, там содержание похуже этого.
— Неужели ничего нельзя сделать?
— Нельзя, — бросил собеседник и пошёл по гроту прочь от Суркова.
— Ты куда? — спросил Сурков.
— Ясное дело, — бросил тот через плечо, — наказания скоро начнутся.
Сурков варился в Аду, кипел в нагретом масле, шипел на раскалённой сковородке, сидел в мешке со стекловатой. Для Ада это были обычные будни, и никто не замечал то, что это происходит с Сурковым. Никто не говорил:
— Неужели Сурков умер?
Или:
— Ну, надо же, Сурков попал в Ад.
Его пребывание и наказание было таким же обычным делом как и у миллиардов грешников по соседству.
По ночам, хотя понятие «ночь» было весьма относительным, Сурков расширял грот. Вялый не настаивал на этом, даже когда Сурков явно уклонялся от его распоряжений. Лишь однажды он напомнил, что Сурков будет заниматься этим до тех пор, пока не выполнит работу полностью. Сурков же считал, что ему некуда торопиться и «сачковал» при первой возможности. Вскоре он стал замечать, как теряет силы. Проклятый сухарик разбухал в желудке и, казалось, весил несколько килограммов, кожу покрыли ожоги и язвы, кости ломило, а голова постоянно гудела, словно трансформаторная будка. Сурков стал мечтать об отдыхе, хотя спать он совершенно не хотел. Надо было что-то предпринять, и он усиленно стал соображать. Тут выяснилась неприятная вещь, о которой его уже предупреждал один грешник. Мысли совершенно перестали его слушаться. Любая фантазия, не относящаяся к наказанию, Аду и чертям, не хотела строиться в голове.
«В этом нет ничего удивительного, — подумал Сурков. — Ведь я нахожусь в нематериальном мире, и любая нематериальная субстанция здесь является реальной. Например, моя душа здесь вполне реальна, а что есть душа, если не набор единиц и ноликов. Раз информация здесь реальна, значит и мысль должна быть реальной. Нет, глупость какая-то. Если бы всё было так просто, я вообще не смог бы ни о чём подумать».
Сурков попытался вспомнить какую-нибудь сцену из своей жизни. Он увидел холодный весенний вечер, когда они с Людмирским пили пиво.
«Странно, прошлое вспоминается довольно легко, — рассуждал Сурков. — Почему же представить будущее так тяжело? Неужели потому, что моего будущего не существует? Брр».
Сурков помахал руками, чтобы отогнать эту мысль.
«Довольно киснуть, хватит соплей и пессимизма, я же обманул время, чем это заведение лучше?»
Сурков огромным усилием воли представил таблицу умножения, закон Архимеда, правило Буравчика. Уравнение Бернулли он так и не вспомнил, но решил не расстраиваться и перешёл к рассуждениям на тему расширения грота.
