тонов платья, покрой которых не вызывал больших эмоций. «Обычные люди, обычная одежда — все, как на стройках метрополитена, только работают здесь одни негры», — подумал Сурков. Но тут же увидел белого, одетого в такую же, как у него синюю робу и прижимающего к груди серый скоросшиватель. Зелёные глаза молодого человека по-кошачьи блеснули. Он сделал неуверенный шаг навстречу, но тут же остановился и воровато оглянулся.
— Кого боимся? — спросил Сурков нарочно громко.
— Ещё не знаю.
— Тогда держи хвост пистолетом, хуже, не будет.
— Наверное, да, — согласился молодой человек, — а ты здесь давно?
— Вечность, — ответил Сурков брезгливо.
— Тогда, может, подскажешь? — замялся парень.
— Что?
— Ну, как себя вести, есть ли тут дедовство, можно ли дать деру?
— Ха, — ухмыльнулся Сурков, — молодо-зелено. Не дрейфь, паря, расскажу, но сначала ты.
— О чём?
— О себе. Как сюда попал?
Парень с недоверием посмотрел на скоросшиватель в руках Суркова, но все же решил не выяснять то, чего ему было не положено и начал:
— Я — Билый. Бандит из Белой Церкви, это на Украине в Европе.
— Хорошо, — похвалил Сурков.
— Сам понимаешь, грешил.
— Много?
— Не так, чтобы очень, как все.
— Все бандитами не становятся.
— Так ведь и я не хотел, но делать нечего, семью кормить было надо.
— А что же у тебя дети голодали?
— Да не было у меня детей, во всяком случае, у моей жены. А на заводе денег не платили, устроиться куда-то очень тяжело, тут дядька предложил организовать мафию.
— Что за мафия?
— Дальнобойщиков стричь, которые на ночлег останавливались. Люди чужие, местных никто не знает. А я подходил и спрашивал по десять долларов, дядька сзади с ружьём стоял. Нам не отказывали.
— Что же так ни разу и не отказали?
— Один раз, — вздохнул Билый, — местная какая-то гадина, то ли меня узнал, то ли дядьку, возьми да и пальни. В дядьку не попал, я на пути оказался. Дядька ответил, но я тогда ещё упасть не успел. Меня дробью под колесо кинуло, а пока гадина разворачивалась, пару раз по мне проехала.
— Деру дал?
— Вряд ли. Скорее всего, за дядькой погнался, но только не догнал.
— С чего ты взял?
— Я его в очереди не видел.
— Ясно, — сказал Сурков, слушая, как из тоннеля, доносится звук приближающегося поезда.
Три фары вынырнули из темноты, и, гремя вагонами, к перрону подошёл электропоезд, с зияющими тёмными проёмами окон и дверей. На облезлых стенах вагонов чёрной краской были набрызганы разномастные буквы из латиницы и кириллицы. С большой долей грамматических ошибок сообщалось: «Здесь был черт Лютый», «Дьявол — дурак», «На Котловой открылась пивная», «Гастроли группы «Квин» с завтрашней ночи и вечность».
— Тебе куда? — спросил Сурков.
— До «Лифтовой», затем на тысяча двенадцатый уровень. Ад семьсот два.
— Это рядом, — заверил Сурков. — Он скользнул в дверной проём, и, взявшись за поручень, стал внимательно изучать то, что напоминало карту-схему. Она была аккуратно нацарапана гвоздём или другим острым предметом, но, несмотря на примитивный уровень исполнения, содержала чёткие линии, схемы переходов и названия станций все на том же смешанном языке латинскими и русскими буквами.
— Осторожно, двери закрываются, — объявил неизвестный машинист. — Следующая станция «Геенна огненная».
Поезд резко дёрнулся и помчался в туннель. В вагоне стало совсем темно.
— Что значит «двери закрываются»? — пытался перекричать шум колёс Билый.
— А, — махнул рукой Сурков, — не обращай внимания.
— Так, что ты мне посоветуешь?
— Не ссы никого, — уверенно сказал Сурков.
— И все?
— Все! Хуже тебе уже не будет. Пойми, что самое страшное произошло.
Сурков не видел лица Билого, но мог поклясться, что он сейчас плачет, как несправедливо обиженный ребёнок шмыгает носом и растирает кулаками слезы.
Прошло достаточно много времени, прежде чем за проёмами окон колыхнулся первый отсвет, и поезд вылетел на станцию.
— Уважаемые черти и гости Ада, — сообщил машинист, — выходя, не забывайте свои вещи в вагоне.
Сурков поискал глазами Билого, но в вагоне находились только негры. Лежавший на полу серый скоросшиватель, наводил на мысль, которая казалась Суркову ужасной и забавной одновременно.
— Грешник Сурков, вы ехали в противоположную сторону, — высокий негр неторопливо перелистывал скоросшиватель.
— Извините, я здесь впервые.
— Ваш штрафной талон был оторван.
— Ехавший со мной грешник выпрыгнул с поезда.
— Это не оправдательная причина.
— Я понимаю.
— Вижу, что вы не совсем понимаете. Мне придётся наказать вас.
— Каким образом? — Сурков чувствовал, что спрятанный в ботинок «Паркер» вот-вот перепрыгнет в руки негра, и видел в этом вполне логичный ход событий. Но расставаться с авторучкой, которую по каким- то причинам до сих пор не отобрали, чертовски не хотелось.
— Я накажу вас, и наказание не покажется маленьким.
— А может, договоримся?
— Что вы можете предложить?
— Гол как сокол, — сообщил Сурков, подняв руки.
— Как угодно, — согласился негр. — Я мог бы не отправлять вас на наказание сегодня, до конца смены осталось сорок минут, но раз вы упрямитесь.
Он сообщил, коллеге, что грешник Сурков направляется на наказания. После чего другой негр препроводил Суркова в помещение раздевалки с высокими металлическими шкафчиками вдоль стен. Раздевалка ничем не отличалась от своего аналога в какой-нибудь авторемонтной мастерской, там также пахло гарью и промасленной спецовкой. Сурков даже покрутил головой в поисках плаката по технике безопасности и тут же его нашёл. На серой картонке, очевидно, угольным стержнем было выведено:
«Otvetstveнный za poжar — chert Вялый».
— Весело у вас, — попытался пошутить Сурков.
— Советую раздеться.
— Зачем? — изумился Сурков.
— Просто советую.
В словах негра не было ни издёвки, ни угрозы, ни сарказма. Он сказал это так, как говорят избитую тысячелетиями фразу, и Суркову это не понравилось ещё больше. Он снял с себя спецовку и повесил в
