— Да, да, — Сурков спрятал руки за спину и испытующе посмотрел на Эльзу и Людмирского. — Что у нас сегодня?
— Посетим твою школу, — сказала Эльза, заглянув в блокнот. — Я — твой секретарь, — Эльза сделала ударение на «твой». Это… — она показала пальцем на Людмирского, — Ох-рана.
— Секретутка, — передразнил Людмирский.
— Оба дураки, — вставил Сурков. — Не будем заставлять деток ждать.
Он надел пиджак, поправил галстук и, пропустив вперёд Эльзу и Людмирского, запер дверь своей квартиры.
Школа оказалась в том самом месте, где её последний раз посещал Сурков. Старое двухэтажное здание не ремонтировалось со времён Хрущева, и Сурков сразу сообразил, зачем организована эта встреча.
— Друзья! — обратился Сурков к шеренгам учеников в красных галстуках. Я пришёл сюда, чтобы встретиться с вами и пожелать вам успехов в учёбе и общественной жизни. Но увидел, в каком состоянии находится храм науки, и подумал: «А может, стоит помочь национальному образованию?» Но тут же понял, что моя скромная лепта будет каплей в море житейских проблем. Чего хотел я, когда учился в этой школе? Ни нового скелета в кабинете биологии и ни новых порошков в кабинете химии, хотя и то, и другое не помешало бы. Больше всего хотелось получать удовольствие от процесса учёбы, радость от хороших оценок и примерного поведения. А ещё меня всегда забавлял тот факт, что учителя за проведённые в школе часы получают деньги, а ученики почему-то нет. Мне это кажется несправедливым, поэтому я решил оплачивать труд учеников, причём делать это дифференцированно и наглядно. А это значит, что со следующей четверти за каждую пятёрку ученик будет получать пять рублей, за каждую четвёрку — четыре рубля и так далее.
— А за двойки платить будете? — выкрикнул рыжий подросток.
— Почему бы и нет? — спросил Сурков. — Двойка тоже оценка. Так ведь?
— Да! Да! — хором скандировали ученики.
— Разве мы не платим денег за коммунальные услуги? Разве отечественные автомобили раздают бесплатно?
— Нет! Нет! — ещё громче отвечала толпа.
— Тогда давайте прекратим дискриминацию.
Сурков встретился взглядом с Татьяной Семёновной, учителем химии и по совместительству завучем школы, постаревшей, но такой же крепкой коренастой женщиной. Она глядела на Суркова так же, как и десять лет назад: безумным взглядом камикадзе, направившего свою торпеду в цель. Сурков подумал, что будь в руках Татьяны Семёновны противотанковая граната, она бы эффектно выдернула чеку зубами, круто замахнулась левой рукой, разбив носы паре пионеров, стоящих рядом. Суркову даже показалось, что он слышит запах тротила и краем глаза видит разлетающиеся учебники и части школьного обмундирования, но сумел взять себя в руки и отвёл взгляд.
— Пожалуй, пора, — шепнул он Людмирскому.
«Мерседес» остановился на заправочной станции. Сурков достал пачку сигарет и вытряс из неё последнюю.
— Здесь не курят, — сказала Эльза.
— Я знаю, — ответил Сурков и чиркнул зажигалкой.
Зажигалка изрыгнула струйку искр, которая занялась голубым конусом пламени, быстро сошедшим на нет. Сурков сделал ещё несколько неудачных попыток добыть огонь, но пламя не появлялось.
— Проклятье, — выругался Сурков и толкнул тяжёлую дверь. — Эй, парень, огоньку не найдётся?
Проходивший мимо машины заправщик угрюмо показал пальцем на вывеску, где разборчиво было написано: «Минздрав предупреждает, курение очень, очень, очень опасно». Сурков уже собирался хлопнуть дверью, но появившийся водитель сделал серию жестов руками.
— Что? — спросил Сурков.
— Эта карточка аннулирована, — водитель показал прямоугольник картона с тёмной полоской.
— Ну и что?
— Ничего, бензин здесь бесплатно не заливают.
— А ты не мог бы кормить свою скотину экономнее?
— Я-то могу, но вот захочет ли она ехать?
— Поехали, — скомандовал Сурков. — Заправимся в городе.
Плану Суркова не суждено было сбыться. «Мерседес» с омерзительной немецкой пунктуальностью заглох, как только кончился бензин, так и не докатившись до столбика с отметкой семнадцатого километра. Суркову и Эльзе ничего не оставалось делать, как бросить разгневанного водителя и ехать автостопом. Дальнобойщики не желали останавливать молодой женщине в деловом костюме и мужчине с бабочкой и в смокинге, а легковушки ломили плату, которой у Суркова просто не было.
— Хорошо, что мы не взяли Людмирского, — сказала Эльза. — Он бы изнылся до головной боли.
— Перестань, — возразил Сурков, — Лёшка — хороший парень.
— Хороший, — согласилась Эльза, — только сволочь.
— Какая муха между вами пролетела?
— Испанская.
Сурков развязал бабочку и, кинув через плечо смокинг, зашагал по обочине. Он не делал попыток остановить машину и поэтому удивился, увидев сдающую задом красную «девятку».
— Игорь Сурков? — спросила девушка через опущенное стекло.
— Никак нет! — крикнул Сурков.
— Не скромничайте, это вы.
— Нет, не я, — упрямился Сурков.
— Ну, хорошо, хорошо. Позвольте вас подвезти.
Сурков демонстративно открыл переднюю дверь, приглашая Эльзу сесть.
— Здравствуйте, — сказала Эльза, уловив мысль Суркова. — Меня зовут Эльза, а вас?
Женщина-водитель собралась, было, обидеться, что ей подсунули для разговора безобразную Эльзу, но, зацепившись языком за собеседницу, провалилась в женскую болтовню. Сурков краем уха улавливал, как дамы обсуждали житейские проблемы, но потихоньку был сморён налетевшим обеденным сном. Напряжение последних дней дало о себе знать, и Суркову снился математический кошмар: он складывал цифры, подбивал индексы и проводил камеральные расчёты, но, как и положено, в кошмаре что-то не складывалось, и Сурков вновь приступал к пересчёту. Проснулся он от головной боли, но вызванной не кошмаром, а прямым воздействием переднего сидения, которое больно ударило в верхнюю часть туловища.
— Куда же ты прёшь, скотина? — кричала женщина за рулём. — Здесь сороковник висит в самом начале улицы.
— Сама дура, — приветствовал даму нарушитель.
— Что случилось? — спросил Сурков.
— Да этот… козел, — сделала характерный жест женщина, — подрезал.
Только теперь Сурков заметил острую складку металла на капоте машины.
— Это надолго? — спросил он Эльзу.
— Скорее всего, да.
— Я пройдусь, — Сурков выбрался на проезжую часть и наклонился к окну. — Эльза, дай закурить.
Эльза протянула новую купюру достоинством в пятьдесят рублей, такую новую, что казалось, будто её только что отпечатали.
— О. Да ты богатенький Буратино, — сказал Сурков.
— Я богатенькая Мальвина, а Буратино — это ты, а с Пьеро тебя знакомить не надо.
Сурков задумчиво сунул полтинник в карман и побрёл вдоль улицы, рассуждая, что на «Мальвину» Эльза не похожа, он — на Буратино, а Людмирский, конечно, нытик, но пока ещё стихи не пишет.
Он вошёл в ближайший гастроном и, протянув деньги, ткнул пальцем в витрину.
