— Дайте мельче, — раздался колючий голос из окошка.
— Хм, — изумился Сурков. — Да мельче не бывает.
— У меня тоже сдачи нет.
— Ну, давайте две пачки.
— Ещё десять рублей.
— Не-е-е-ту, — растянул Сурков.
— И у меня нет.
— Ну, давайте что-нибудь, — начал терять терпение Сурков.
В окошке появилась полосатая пачка сигарет и розовый прямоугольник бумаги с голубой окантовкой. Почему-то Сурков не узнал его сразу и несколько раз посмотрел на просвет билет «Национальной лотереи».
— Это мне? — возмутился Сурков.
В этот момент кто-то из прохожих похлопал его по плечу.
— Молодец, Сурков, так держать.
Сурков оторопело оглянулся. Он уже стал привыкать, что люди на улице сначала улыбались, потом здоровались, а вот теперь даже стали его похлопывать.
— Но я… — возразил, было, Сурков.
Возражать было поздно, никто не собирался с ним спорить, и, сунув в карман билет, Сурков пошёл домой. Он долго звонил, стучал и даже успел побарабанить в дверь ногой, но чуть позже вспомнил о ключе и отпер дверь. Людмирский стоял в прихожей, прислонившись спиной к стене, и старался дышать тише.
— Кого мы боимся? — спросил Сурков.
— Кредиторов, — шёпотом ответил Людмирский.
«Наверное, Эльза в чём-то права», — подумал Сурков. Но Людмирский не стал ныть, он только сполз вдоль стены и, как показалось Суркову, совсем перестал дышать.
— Все нормально, Лёшка, все о'кей, — как можно бодрее сказал Сурков. — Сейчас будет тебе последнее задание.
Сурков извлёк из кармана лотерейку и, найдя в смокинге «Паркер» для кредитных договоров, заполнил билет и протянул его Людмирскому.
— На, Лёшка, отправь.
Людмирский посмотрел на бланк «Национальной лотереи» и ему стало плохо.
— Все хорошо, Лёшка, это верняк. А талончик спрячь от Эльзы и не говори ей ничего.
Последнее указание подействовало на Людмирского ободряюще. Он все ещё нехотя поднялся и, скомкав билет, вышел.
Прошло почти двадцать минут, когда в дверь настойчиво позвонили.
«Вот и кредиторы», — подумал Сурков. Он не спеша завязал бабочку, надел смокинг, внимательно осмотрел себя в зеркало и отворил дверь. На пороге стояла озабоченного вида Эльза, все в том же костюме, в котором, на сей раз, угадывались не то следы борьбы, не то чрезмерной спешки.
— Что случилось? — спросила она.
— Ничего, — констатировал Сурков.
— Странно, — сказала Эльза, отстраняя Суркова.
Она осмотрела кухню, затем комнату и даже заглянула под кровать.
— Ты любовницу ищешь? — спросил Сурков.
— Людмирского.
— Так это не одно и то же.
Эльза лихо извлекла «Макаров» и направила его в грудь Суркова.
— Что здесь было?
— Ничего, — ответил Сурков, демонстративно поднимая руки.
На губах Эльзы мелькнула растерянная улыбка.
— Ты обыграл меня, Сурков.
— О чём ты?
— О чём я?
Эльза сделала жест, словно пригладила волосы, и в её руках послушно осталась каштановая шевелюра.
— О чём я?
Она двумя пальцами сложила складку на своей щеке и надавила так сильно, что кожа лопнула, расползаясь от уха. Эльза отделила полоску розовой ткани, обнажая под ней молодую кожу, другое лицо, которое уже не хотелось называть Эльзой.
— С меня хватит, — сказал Сурков, — пока ты не разбросала по комнате свои протезы, может, объяснишь?
— Нет, — сказало создание, которое ещё недавно называлось Эльзой.
— Но… — Сурков попытался возражать, ожидая чего угодно, но только не того, что произошло в следующую секунду.
Пистолет в руках создания тихо кашлянул, и грудь обожгла раскалённая игла, испортившая смокинг. Сурков крутнулся на немеющих ногах, но попытку к бегству предотвратил второй хлопок, ударивший в спину и поваливший на пол непослушное тело.
Глава 3
Голубой коридор слишком ровный и слишком голубой, чтобы быть больничным коридором. Сурков видел впереди затылок пожилого человека в рубашке в жёлтую клетку, а впереди него женщину в белом, а впереди неё ещё кого-то и ещё и ещё.
«Я в очереди», — подумал Сурков.
— Вы последний? — услышал он голос с сильным акцентом.
— Да, я.
Почему-то Суркову было стыдно спрашивать, куда, собственно, эта очередь, зачем он здесь и как сюда попал?
А на самом деле, как он сюда попал? Сурков сделал шаг в сторону и присел на горчичного цвета пластиковый стул. То, что произошло с Сурковым, было весьма необычным и посему вопрос, заданный себе, подразумевал рассуждения.
Эльза сняла с себя лицо, а затем его застрелила. По всей вероятности не насмерть, но ведь стреляла какой-то гадостью, от которой Сурков упал без чувств. Обобрала, наверняка. Очень похожа эта сцена на сцену из детектива с шантажом, только вот незадача — брать у Суркова нечего. Потом она отвезла его в Дом престарелых и поставила в очередь за лекарствами или ещё куда.
Сурков покрутил головой, пытаясь найти вывеску, табличку или предмет наглядной агитации, но ничего этого не было. Аккуратный голубой коридор был слишком чист, чтобы являться больничным. Сурков поймал себя на этой мысли второй раз. Он попробовал поковырять голубую стену и укрепился в своём подозрении. Мало того, что таких стен не могло быть в больнице, таких стен не могло быть нигде, где он когда-либо бывал. Никогда Сурков не сталкивался с такой фактурой и цветом, а предположения об импортных стройматериалах не могли выдержать критики. Сурков осмотрел стул, на котором восседал, погладил поверхность, попробовал на прочность ножки и даже заглянул под него.
— Наконец!
На тыльной стороне был приклеен белый прямоугольник плёнки с рядом цифр и надписью на латинице. Только язык не понятен, не английский — это точно. Сурков водрузил стул на место и посмотрел на присутствующих.
«Раз здесь есть учёт, значит, и жизнь должна быть», — подумал он.
Тем временем очередь немного продвинулась, и Сурков перенёс стул на несколько шагов вперёд,
