— Как же я попал сюда?
— Этого я и не пойму. Возможно, ты умер, когда тебя пытались разбудить.
— Разбудить, говоришь?
— Да, я выстрелила двумя зарядами снотворного. Сутки спокойного сна, полная амнезия при пробуждении. Иглы растворяются через десять минут, поэтому никто ничего не заподозрит, но после того, как я это сделала, меня тут же эвакуировали.
— Зачем?
— Сама не знаю. Если рассуждать логично, я немедленно должна была сделать то же самое с Людмирским и забрать билет.
— Ты работала одна?
— В каком смысле?
— У Людмирского был ангел-хранитель? Может, он тебя опередил?
— Не было, я точно знаю.
— Почему ты так уверена?
— Как бы тебе объяснить? У ангела крылья торчат.
— Откуда?
— Отсюда, — Эльза показала пальцем за спину. — Где лопатки у людей.
— Не замечал.
— Ты их просто не видел. Я вижу, и, если бы в вашем окружении появился такой, я, наверняка бы, заметила.
— Ангелы всегда пользуются телами?
— В исключительных случаях. Обычно тело не нужно. Стоит шепнуть человеку, чтобы не садился в злополучный поезд или не плыл пароходом, напугать, дать знак и все такое… В данном случае билет так просто не отнять. Как остановили Людмирского, я не представляю.
— В одном могу тебя уверить, — сказал Сурков. — В коридоре, его не было.
В комнату Суркова поселили нового соседа. Это был молодой по земным меркам отморозок, погибший от передозировки[3]. Судя по тому, что на шее у него болтался плеер, последние минуты своей жизни он провёл, слушая «Металлику».
— Круто, чувак, — первая фраза, которую услышал Сурков. — Мои кореша очумеют, когда узнают, где я был.
Молодого человека звали Кирилл, или, как он сам говорил, Кир. Грань между реальностью и фантасмагорией у Кирилла сильно подтёрлась, и, очевидно, давно. Он воспринимал себя как персонаж удивительного сна, временами сменявшего кошмар.
— Послушай, кореш, — обращался он к Суркову. — Давай найдём дури, водки и покуражимся с парой грешниц.
Сурков снисходительно качал головой, но задор Кира не уменьшался.
— А хочешь черта лысого? Я буду участвовать.
— Отстань, а? — отмахивался Сурков, которому подобные уговоры быстро наскучили.
— Ну, нельзя так, братан.
— Кир, ты можешь понять, что тела у тебя больше нет?!
— Да вроде все на месте.
— Это тебе кажется.
— Ну, ты в натуре пессимист.
— Докажи мне обратное.
— Здесь, сейчас? — Кир искренне удивился. — Ну, ты, корешь, озорник.
— Тогда заглохни.
— Нет, ну пойми, я против тебя ничего не имею, но как-то странно. А потом, друг, на кого тут могут возникнуть доказательства? На табуретку, что ли? Или на тебя? Ну, ты, брателло, озорник.
Кир раздражал Суркова не столько своей тупостью, сколько тем, что мешал думать, а подумать было о чём. Раньше Сурков никогда не вспоминал о Людмирском, который, как ему казалось, не играл роли в его смерти. Так и должно было быть, если он, Сурков, самостоятельно выиграл в лотерею. Останься он с деньгами, у комитета был бы повод преследовать Людмирского. Но раз его на поверхности нет, а выигрыш все же состоялся, получалось, что Сурков принимает наказание Людмирского, а тот ничего не подозревает и наслаждается жизнью, тратя деньги Суркова.
Было бы не так обидно, попади Сурков под машину или погибни при других трагических обстоятельствах. Но всё произошло именно так, как произошло, и эта ситуация казалась Суркову чрезвычайно глупой.
Воспользовавшись базой данных ОКА (Отдел Кадров Ада), Сурков выяснил, что никто, имеющий признаки Людмирского в Ад не проваливался. То, что Лёшка попал в Рай, вызывало сильные сомнения. Оставалось два варианта, либо Людмирский по каким-то причинам не получил выигрыша, либо спрятал деньги в кубышку и ждёт возвращения Суркова. Последнее казалось полной ерундой, поэтому Сурков остановился на том, что Людмирскому каким-то образом помешали.
— Скажи, Эльза, — надоедал Сурков своему эксангелу-хранителю, — Если есть телефонная связь с Раем, то должна быть и факсимильная, и телетайпная, и другие.
— Кто тебе сказал?
— Никто. Просто по логике вещей так должно быть.
— По земной логике так должно быть. А логика вселенская не всегда с ней совпадает.
— Скажи, а кто следит за душами, пока они живут?
— В каком смысле?
— Ну, кто фиксирует грехи, заглядывает в мужские раздевалки и читает дневники?
— Зачем?
— Как зачем? Кто же расскажет на Суде, грешила душа или нет? У меня даже справки какие-то были.
— Понимаешь, Игорь, это ни к чему. Душа сама по себе все помнит и сама себя наказывает.
— Во как? Наверное, удобно.
— Да это раньше на облаках архангелы сидели и все грехи записывали. Только душ стало очень много, и стали переводить в архангелы необученных ангелов. Те делали массу ошибок, возникла неразбериха. К тому же архив грехов разросся до такой степени, что хранить его было просто немыслимо. Тогда в Раю разработали ИЧД. Это информационный чип души, в нём все грехи и хранятся, пока она сюда не попадёт.
— А когда попадёт?
— Когда попадёт, чип стирают и вводят в новую душу, чего же добро переводить? Бывают случаи, что информация полностью не удалена, и душу посещают всякие там воспоминания, которых не было, или, кажется, будто это уже происходило раньше.
— Выходит, за нами за всеми наблюдают, и никого поблизости нет.
— А разве ты этого не понял? — удивилась Эльза.
— Понять-то я понял, но думал, что в этом есть смысл.
— А теперь ты его не видишь?
— Нет. Теперь мне душа не кажется свободной. И тот, кто это придумал, создал самое полицейское государство.
— Позволь, ты был свободен в своём выборе. Ты мог грешить столько, сколько тебе это позволяли обстоятельства и душа.
— А все это время у меня под ухом тикал счётчик посещений.
— Хочешь сказать, что вёл бы себя гораздо свободнее, если бы узнал, что за тобой следят?
— Тогда бы я с кровати встать боялся.
— В чём же дело? — недоумевала Эльза.
— А-а, — махнул рукой Сурков. — Была у меня какая-то иллюзия, что я при жизни слыл свободным человеком, но теперь вижу, что везде рабство.
