— Он криптоман, — наконец решился Флигель. — Так вот, о чём это я? Ах да. Так вот он-то и обнаружил, что вы тёплый. То есть ваша температура выше, чем у ваших соседей. К тому же трупного окоченения не наблюдалось и так далее.
Если бы Сурков в данный момент ел или пил, то непременно поперхнулся бы, но вместо этого только отвесил челюсть.
— Вы хотите сказать…
— Ничего не знаю, — поспешил заверить Флигель, — к тому же, мне эту историю тоже пересказывали, могли приврать.
— Я не останусь у вас ни минуты, — выдохнул Сурков через пересохшее горло.
— Как вам угодно, — слишком сговорчиво согласился доктор.
— А что было потом?
— Ничего, привезли вас в реанимацию. Там, правда, сделать ничего не смогли, так что решили положить вас в отдельную палату и поставить капельницу.
— Мне, кажется, я проснулся в коридоре?
— Да. Вы, Сурков, были очень сговорчивым пациентом, так что вас катали по всему корпусу, пока не забыли в коридоре.
— Много бы я ещё протянул?
— Тяжело сказать, может, пару месяцев, может, пару лет. Если бы дети не вынимали из вашей иглы трубочку, то, наверняка, дольше.
— Спасибо вам.
— Не стоит благодарностей.
— Тогда прощайте.
— Я подготовлю документы к трём часам.
— Я подожду, — Сурков легко поднялся со стула и пошёл к двери, когда он потянул за блестящую ручку, Флигель окликнул его:
— Сурков, а вам что-нибудь снилось?
— Лучше вам этого не знать, — ответил Сурков и аккуратно закрыл за собой дверь.
Чёрная краска капота на солнце отливала синевой. Сурков похлопал по ней ладонью, оставив отпечатки:
— Горячий.
— Аккуратней, Гоша, — поморщился Людмирский.
— Та же самая?
— Ты как не разбирался в машинах, так и пребываешь в исходном состоянии.
— Зато ты время не терял.
— Я, как теперь говорят, раскрутился.
— С моей помощью.
— С твоей, — согласился Людмирский, — но кто об этом знает?
— Мы об этом знаем.
— Заешь что, Гоша, садись в машину, поговорим.
— Извини, — Сурков хлопнул по капоту ладонью и отошёл в сторону. — Хочу пройтись. Составишь мне компанию?
Людмирский поморщился, но все же пошёл за Сурковым.
— Тебе надо больше ходить, Лёшка, вон ты как растолстел.
— Пока толстый сохнет, худой — сдохнет.
— Это ты в точку попал, — Сурков расстегнул смокинг, теперь казавшийся невероятно большим. — Как Эльза?
— Хм, — ухмыльнулся Людмирский.
— Что смешного?
— Пропала. В день твоего, так сказать, засыпания.
— Совсем?
— Совсем. Я, разумеется, в Интерпол не обращался, а её родственники не объявлялись.
— А меня, кто обнаружил?
— Твои кредиторы. Их тогда много было, они решили имущество опечатать, вскрыли квартиру, нашли тебя.
— А ты?
— Меня потом вызывали тело опознать.
— Где моя доля, Лёшка?
— Я рассчитался с кредиторами.
— И все?
— Все. В том состоянии, в котором ты находился, тебе деньги были не нужны. Квартира за тобой осталась. Кстати, держи ключ, — Людмирский протянул знакомую связку, — все, пожалуй.
— Неужели ничего не осталось?
— Ничего.
— А доля Эльзы?
— Знаешь, Гоша, хватит твоих подлых намёков.
— Ты о чём?
— Да все о том же. Свои деньги я с тобой делить не собираюсь, и не корчь из себя мученика.
Людмирский сошёл с тротуара к послушно ехавшей за ним машине и, нежно прикрыв дверь, растаял за поворотом.
— Мимо пролетают дорогие лимузины, — пропел Сурков.
Настроение было превосходным, и странное поведение Людмирского не могло его поколебать.
«Наверное, последствия склероза», — подумал Сурков. Он не мог поверить в то, что его друг смог поступить по отношению к нему как-то иначе, чем хорошо и, сев в троллейбус, проехал две остановки. На третьей к нему подошёл кондуктор и попросил показать проездной. Сурков пошарил в смокинге, но признаков денег не обнаружил. Он улыбнулся и стал рассказывать о том, как заснул летаргическим сном и проспал более девяти лет, как страдал эти годы от кошмара, как чуть не умер в больнице. Он рассказал почти все, не забыв упомянуть про безобразную Эльзу, но когда старушка на втором сидении пустила слезу, кондуктор разразилась длинным монологом о бессовестных пассажирах, на которых можно пахать и которым надо ходить пешком. Сурков сначала хотел все объяснить, но, вспомнив, что женщин бить не принято, вышел на остановке. Он пришёл домой немного усталый, но все же в хорошем расположении духа. Почтовый ящик ломился от квитанций и счетов за свет, лифт и воду. Сурков перечитывал уведомление об отключении телефона за неуплату, одновременно пытаясь сунуть в замочную скважину ключ, но дверь оказалась опечатанной. Он осторожно оторвал пожелтевшую бумагу с гербовой печатью, когда услышал за спиной:
— Зря вы это сделали.
— Почему? — поворачиваясь, спросил Сурков.
На лестничной площадке находился невысокий лысый мужчина в плаще и с потёртым кожаным портфелем под мышкой.
— А у вас разрешение есть?
— Зачем мне разрешение? Я дома.
— Так вы — господин Сурков?
Суркова польстило обращение господин, и он вежливо поинтересовался:
— А с кем имею честь разговаривать?
— А я вас жду.
— Наверное, — согласился Сурков, — только вам надо было записку оставить, меня давно не было.
— А мы вам направляли уведомление.
— Вы из ЖЭКа?
