отца — дядя Миша и его дочери — мои тётки.
Жара в Ростове стояла ещё летняя. Мы заехали к дяде Мише, брату моего отца, или, как я его называл, — к деду.
Дед у меня был шикарный: он сразу поставил бутылку на стол. Покушали мы у него хорошо и решили ещё проведать тётку.
Вся беда в том, что Игорёк немного перебрал: сказывалось отсутствие опыта в принятии горячительных напитков. Я как-то почувствовал границу, а Игорёк не мог отказаться от предложенного дедом очередного тоста… В трамвае его разморило окончательно. Скорее всего, сказалось полное отсутствие тренировки: ведь спиртное мы до сих пор не употребляли просто даже потому, что негде было. Как бы то ни было, но Игоря в трамвае стало тошнить. Он стиснул зубы и еле держался: мы были в форме, и начинать отпуск с гауптвахты не хотелось.
Мы кинулись на выход. Трамвай был плотно забит людьми, и выскочить мы не успели, — трамвай уже тронулся. Решили сойти на следующей остановке. Игорю становилось всё хуже, он стал пробиваться к выходу изо всех сил.
Последней каплей, переполнившей чашу его терпения, был резкий толчок при торможении трамвая на остановке. Игорь издал сдавленный стон, и сквозь стиснутые зубы курсанта выпивка и закуска блестящими в солнечном луче иглами весело вонзилась в крепдешиновую спину спешащей на выход упитанной блондинки. Курсант судорожно отвернул струю от чужой спины, но сдержать напор ему было не под силу. Струйки так же дружно и весело продолжали изливаться на головы мирно ожидающих своей остановки сидящих пассажиров! Те вскакивали и кидались в проход. Поднялась невообразимая паника и крик. Всем сразу захотелось выйти из трамвая. Кто-то из сочувствующих компанейски и практически решил поддержать бедного курсанта, теперь работало уже два источника, и паника перекинулась и на среднюю площадку… Не знаю, что было дальше, потому что Игорьку таки удалось выскочить из трамвая, и мы зигзагами бегом устремились в ближайший переулок… К тётке мы уже не попали. Поезд на Киёв уходил через три часа. Мы отмылись под какой-то водоразборной колонкой, были уже трезвые, но мокрые. В таком виде лётчики в гости не ходят… Харьков проехали без происшествий. За время двадцатиминутной стоянки успели таки сбегать на привокзальную площадь и купить в магазинчике шикарные курсантские харьковские погоны, — предмет вожделения каждого курсанта. Харьков славился своими курсантскими погонами на весь Союз, и достать Харьковские погоны считалось делом чести каждого курсанта.
Киев.
В Киеве учится моя безответная любовь — Алка.
Та, о которой я безнадёжно вздыхал весь девятый и десятый класс.
Эту трагедию Игорь знает.
Алка — главная причина нашего выбора маршрута поездки в отпуск.
Мы могли не ехать через Киев, — мы поехали по плану Игоря: если она увидит меня в форме — она не устоит.
Мы тщательно готовились к этой встрече. Было приготовлено всё: пуговицы блестят, подворотничок подшит строго по науке, сапоги начищены, краб на фуражке с голубым околышем (знак лётчика!) сияет… Мы решаем в Киеве сделать остановку на сутки.
Управимся.
Живёт она в общежитии пединститута с подругой в комнате, — тут не разгуляешься. Денёк проведём у неё, ночь перекантуемся на вокзале, а утром — на поезд.
Ещё раз делаем внешний осмотр.
Вроде всё нормально. Вот только хохолок слева на голове торчит, и никак его не уложишь. Игорь предлагает его остричь. Прямо на вокзале парикмахерская. Солидный дядя в белом халате, выяснив проблему, вдохновляется: остригать непослушный волос нерационально. Лучше всего сделать укладку.
Что такое укладка — я не знаю, но соглашаюсь. Мастер пересаживает меня на другое кресло, наклоняет мою голову на раковину, моет мне волосы, хлопочет вокруг меня, пересаживает меня на следующее кресло и надвигает мне на голову какой-то гудящий и горячий горшок.
Процедура закончена. Мастер снова пересаживает меня к зеркалу, причёсывает мои блестящие и вдруг ставшие волнистыми волосы. Красота! Мне так нравятся волнистые волосы, я всегда тайком завидовал тому, у кого волосы лежали благородными волнами! Эти люди казались мне особенными — умными, благородными что ли… И вот теперь у меня тоже такие волосы! Я был благодарен мастеру, угадавшему моё заветное желание.
Торопимся на трамвай. Сколько ехать — неизвестно. Есть только адрес: это моя мама узнала от её матери и сообщила мне.
Алке я не писал весь год. Она уехала в Киев сразу после школы и, наверное, не знала, что я поступил в училище лётчиков. Я всё время помнил о ней, но не писал: пусть для неё будет неожиданностью то, что я лётчик.
Перед лётчиком она не устоит! Мы с Игорем перед дальней дорожкой на вокзале легкомысленно попили пива. Вполне естественно, пиво стало проситься наружу.
Город незнакомый, большой, дорога неизвестно какая длинная… На всякий случай мы вовремя решили выйти из трамвая и поискать туалет. Сначала искали спокойно. Только откуда в Киеве туалет?! Как на зло, — одни магазины.
Мы свернули в какой-то затрапезный переулок: может на больших улицах действительно туалетов нет, возможно, их прячут куда-нибудь с глаз людских? Вышли на другую улочку.
Подпирает.
Пошли быстрей.
Туалета нет.
Свернули снова. Уже почти бегом.
Туалета нет! Кругом люди! И вдруг я вижу невзрачный домишко с надписью «ПЕРУКАРНЯ». Что такое «ПЕРУКАРНЯ» мы не знаем, но там два отдельных входа и над ними соответственно: «чоловiча» и «Жиноча». Я где-то слышал, что человек — это по-украински — муж, а жинка — это его жена. Всё правильно. Значит — туалет. Я бегу в дверь, предназначенную для человека. На ходу расстёгиваю ширинку. Влетел в дверь, держа руку на ширинке — и остолбенел: в маленькой комнатуле перед зеркалом сидит ребёнок, над ним хлопочет в белом халате парикмахер! Игорь сзади заталкивает меня в зал: «Да быстрее же, мать твою, быстрее!» Парикмахер неодобрительно оглянулся на шум. Мы пулей выскочили из этой самой перукарни, забежали за её угол и тут уж отвели душу. А ведь я родился в Днепропетровске, городе на Украине!…
В Алкино общежитие нас не пустили. Мы долго ошивались под дверью, пока одна из девушек не согласилась передать Алке, что её ждут на выходе.
И вот ОНА! Боже, как она хороша! Она ещё лучше чем раньше! Она летела на крыльях любви! Она бежала ко мне! Боже, как я её любил! Вдруг она узнала меня и остановилась. Появление меня да ещё в курсантской форме её ошарашило. Может быть, она что и знала, но вот чтобы так вот вдруг…
Алка заулыбалась, степенно подошла к нам, поздоровалась, пригласила к себе. Дежурная бабуля поворчала, но пропустила нас с Алкой. В комнате Алка была одна. Игорь снял фуражку и стал причёсывать свою рыжую шевелюру. Алка сразу захлопотала. Я осторожно, дабы не повредить свои волнистые волосы, снял фуражку. Глянул в зеркало и обомлел: на меня смотрела незнакомая, чужая рожа, с громадной копной чёрных вьющихся волос, словно у арапа Петра Великого! Боже, что натворил этот чёртов парикмахер! Я судорожно натянул на лоб фуражку.
Фуражка вдруг стала мне мала.
Волосы гордо вздыбились во всей своей красе и никак не желали прятаться под фуражкой. Я безрезультатно пытался затолкнуть их под фуражку.
Игорь круглыми глазами смотрел на меня, губы его начинали подрагивать.
— Заходите, мальчики, располагайтесь, а я сейчас чаю приготовлю. Да вы не стесняйтесь, не стойте на входе. Располагайтесь, садитесь. Лёшка, ты что, стесняешься, что ли? Чего стоишь в фуражке? Замёрз? — она подскочила ко мне и вдруг сняла с моей головы фуражку. Копна волос тут же гордо заявила о своём существовании!
