метров за счёт так называемой динамической горки, т. е. самолёт после разгона должен был совершить как бы прыжок.
6 июля ранним утром нам сообщили, что над ФРГ совершает полёт высотный самолёт. Вполне возможно, он пойдёт в нашу сторону. Так оно и оказалось. При подлёте высотного самолёта к Бресту, я был поднят на его перехват. Погода, как хорошо помню, — безоблачная, видимость — отличная. После набора высоты 12.500 метров (высота включения форсажа) с курсом 180 градусов меня стали наводить на „нарушителя“, следующего на такой же высоте и противоположным курсом. Вскоре я увидел однотипного „нарушителя“ с выкрашенным в красный цвет носом. Оказалось, что 6-го июля в Прикарпатский военный округ с Кубани пришли МиГ-19, и один из них послали на перехват. Вот нас и навели друг на друга. А настоящий нарушитель спокойно прошёл над нами в сторону Москвы. Затем, как нам говорили, — на Ленинград, а далее в какую-то скандинавскую страну. Через день, 8 июля, мне пригнали новый самолёт, у моего двигатели практически выработали свой ресурс. К полудню в Кедайняй прилетел командующий армией. Генерал-лейтенант Миронов сообщил: есть решение Генерального штаба наводить на цель только один самолёт, мол, основная задача ляжет на вас, Пикалин. Правда, 8-го всё было тихо. Но 9 июля многое повторилось из того, что произошло 6-го. Из ГДР, из Группы советских войск в Германии, поступила информация: высотный самолёт, движется в направлении СССР. По команде с КП „Дуб“ я взлетел с курсом 180 градусов и набрал высоту 12.500 метров, после чего меня развернули на курс — 270 градусов. Самолёт-нарушитель в это время пролетал Брест. По истечении некоторого времени новая команда: „Разворот вправо с углом 30 градусов до команды“. Тут же мне передали информацию: „Нарушитель находится на удалении 6 километров, высота — 16.000-16.500 метров“.
Можно было уверенно провести перехват. Меня развернули на 60–70 градусов и передали команду: „Включить форсаж“. Я приготовился к атаке.
Но… После включения форсажа, примерно секунд через 15–20, произошёл взрыв. Красного цвета лампочка на табло известила — „пожар левого двигателя“, он стал как раз резко уменьшать обороты. О случившемся я доложил на КП и развернулся влево на 45–50 градусов, чтобы убедиться визуально, есть ли признаки пожара. Когда убедился, что за самолётом стелется бурый дым, я перекрыл пожарный кран левого двигателя. Сигнальная лампочка погасла, прекратился и дым. Самолёт-нарушитель опять безнаказанно пролетел в сторону Москвы, ведь в воздухе, кроме моего, истребителей больше не было“.
Погода в тот день была отличная, ни облачка, и, видимо, лётчик U2 сфотографировал всё, что ему поручили…
Прилетевшая из штаба армии комиссия установила — пожар произошёл после включения форсажа из-за плохой сварки отводящей трубки от магистрали высокого давления. Топливо поступало в виде эмульсии в пространство между двигателем и фюзеляжем.
Когда U-2 возвращался, на его перехват с аэродрома Румбула были подняты наиболее подготовленные лётчики нашего полка. Это командир эскадрильи майор Соколов, командиры звеньев капитаны Коренев и Капустин.
Безрезультатно: первый произвёл посадку на аэродроме Шяуляй, второй — в Польше. Капитан Капустин не дотянул до взлётно-посадочной полосы аэродрома Кедайняй метров 500. Отвернул влево на луг, при посадке протаранил стадо овец и на довольно высокой скорости врезался в разрушенную домовую постройку. Сломал самолёт. Сам Капустин остался жив, но стал инвалидом — повредил позвоночник.
Позже был проведён разбор нарушений воздушных границ страны. Командующий армией передал, что Никита Сергеевич Хрущёв сказал, что лётчик, который собьёт высотный самолёт-нарушитель, тут же будет представлен к званию Героя Советского Союза, а в материальном плане получит всё, что захочет. Было передано и решение министра обороны о том, что такому пилоту сразу же будет присвоено досрочно воинское звание. Я слушал командующего, и меня занимала мысль: как уничтожить нарушителя?..» Вот исповедь военного лётчика полковника в отставке Василия Ивановича Пикалина. Она — наглядное подтверждение тому, что первые попытки пресечь полёт высотного самолёта положительного результата не принесли. Кстати, сегодня известно, что лётчики U-2 знали, что их неоднократно пытались перехватить советские лётчики на самолётах МиГ-17 и МиГ-19. Причём знали и то, что за счёт динамической горки последний мог в определённых ситуациях достать их. Но пилоты U-2, когда замечали атаку, обыкновенным разворотом уходили из зоны перехвата МИГа.
Однако назвать полёты U-2 воздушными прогулками никак нельзя. Лётчики U-2 также гибли, также получали тяжёлые увечья. Но об этом чуть позже.
Факт вторжения самолётов в воздушное пространство СССР был обнаружен советскими средствами ПВО, и в ноте от 10 июля правительство СССР охарактеризовало нарушения воздушных границ как «преднамеренное действие определённых кругов США, рассчитанное на обострение отношений между Советским Союзом и Соединёнными Штатами Америки», и потребовало прекратить провокационные полёты.
На определённое время полёты над СССР были прекращены. Но соблазн получить новые разведывательные данные был настолько велик, что в 1957 году полёты были вновь возобновлены. В 1957–1959 годах над СССР было проведено около 30 полётов. Причём они стали вестись не только с авиабазы в Дисбадене, но и авиабаз Инджирлик (Турция), Атсу (Япония) и других аэродромов, в частности, поднимались с Пешавара (Пакистан).
Сфера интересов американских спецслужб на этот раз — глубинные районы СССР — Сибирь, Казахстан, Новая Земля, где создавались и испытывались новые виды стратегических вооружений.
Предоставим слово генерал-полковнику в отставке Юрию Вотинцеву — в апреле 1960 года он являлся командиром корпуса ПВО, штаб которого располагался в Ташкенте: «Событиям, развернувшимся в Средней Азии 9 апреля 1960 года, предшествовали интересные факты. Какие? Всё по порядку.
В 1955 году, после окончания Военной академии Генерального штаба я был назначен заместителем командующего армией ПВО, которая развёртывалась для обороны Москвы. Части её оснащались зенитной ракетной системой С-25 „Беркут“.
Кроме „Беркута“, армия имела радиолокационные средства дальнего обнаружения, для того времени совершенные. Они тогда находились в 200 километрах от столицы. И вот, в августе 1957го, один из узлов дальнего обнаружения восточнее Минска, на высоте примерно 20.000 метров засёк цель. Она двигалась через Минск на Москву. За несколько десятков километров до зоны поражения зенитными ракетными комплексами развернулась и ушла на Запад. Перед специалистами встала сложная задача — идентифицировать цель. Она шла, во-первых, на большой высоте. Во-вторых, удивляло то, что цель „проваливалась“ — исчезала временами на экране тогда, когда не должна исчезать, то есть „проваливалась“, что называется, на ровном месте. Смущала и скорость, которая на отдельных участках резко отличалась от крейсерской самолёта и доходила до скорости полёта птицы.
Эксперты считали, если на экране радара самолёт, то он должен упасть в этот момент. Вместе с тем, отметка от цели на экране радара не могла походить на стаю птиц — на такой высоте они не летают. Природное явление? Шар-зонд, что в то время часто запускались западными спецслужбами? Но как тогда понять, что цель дошла до определённой точки, а потом стала двигаться в обратном направлении — на Запад. Вопросов больше, чем ответов. Словом, цель-„невидимка“. Авиации, способной работать на высоте 20.000 метров, ни в Военно-воздушных силах, ни в Военно-Морском Флоте не было, проверку „боем“ не проведёшь. Командующий объединением генерал-полковник Константин Казаков доложил о наблюдениях локаторщиков начальнику Генерального штаба маршалу Василию Соколовскому и министру обороны маршалу Родиону Малиновскому.
В тот же вечер в моём присутствии на командном пункте объединения состоялось совещание — его вёл начальник Генштаба.
Факт пролёта самолёта почти до Москвы был взят под сомнение, как и высота полёта цели. Но, отмечу, люди, возглавлявшие тогда Вооружённые Силы, были прозорливыми, решительными, способными принимать верные решения. С разрешения политбюро партии последовал приказ: частям
