расстегнул снова змейку, залез в карман рукой, стал там шарить. В кармане было пусто. Ничего не понимающий пилот задумчиво вернулся в домик. Компания была уже оповещена техником и с невинным видом нетерпеливо ждала его для продолжения игры. Тот сел играть, но играл уже невнимательно, всё к чему-то прислушивался.
Потом поднялся и вышел из комнаты.
Вернулся он через пару минут ещё более задумчивым и невнимательным.
Игра уже не клеилась.
Тогда один из игроков потянул носом: «Или мне кажется, или на самом деле что-то вонять стало?» — пилот немедленно выскочил из комнаты.
Зашёл он минут через десять.
Молча лёг на свою койку.
Тогда один из игроков, проходя по комнате вблизи кровати пилота, подтвердил: «А ведь действительно воняет. Вроде как говнецом, что ли?» Пилот схватился с кровати и снова выскочил из комнаты.
Когда сомнения погнали его из комнаты уже в пятый раз, он не выдержал: «Братцы, да что же это такое, так и рехнуться можно!..» И в деталях рассказал всё, что с ним произошло.
Секрет, конечно, был ему раскрыт при всеобщем хохоте.
Парень обиделся, но не надолго.
Что поделаешь — молодость.
Случались и трагикомедии.
Как-то в дежурном домике случился пожар, наделавший много шума в гарнизоне.
В комнате техсостава было холодно: кто-то бросил открытой форточку. Забежавший погреться техник не стал тратить времени на поиски дров: он мотнулся к самолёту, набрал ведро керосина, захватил ветоши, кинул её в буржуйку, плеснул керосинчику, но в это время кто-то его отвлёк и он вернулся в комнату через пять минут, когда керосин успел уже в тёплой печурке превратиться во взрывчатку. Не долго думая, техник зажёг спичку. Печурка ахнула, подпрыгнула и выплеснула в комнату волну пламени. Техник едва успел выскочить в коридор. Сразу же занялись занавески на окнах, задымились одеяла на кроватях. В домике поднялась беготня. Кто-то по наивности схватил со стены огнетушитель, перевернул его, стукнул как положено по инструкции об пол — огнетушитель молчал. Второй огнетушитель тоже не сработал. Пожар был побеждён с помощью снега, веника и одеял. Тем не менее, комната имела мрачный вид: чёрные стены, сгоревшие занавески, подгоревшие одеяла. Скрыть это происшествие было невозможно. Пришлось докладывать командиру полка. Был нерабочий день и приезд из дома командира полка, не особенно отличавшегося тихим нравом, обещал немало. Все кинулись наводить порядок: подметался пол, расставлялось всё на места, выносилась печка, вешались на места так и не сработавшие огнетушители — все были заняты, все ожидали разноса. Разнос не замедлился явиться в дежурку: у двери фыркнул зло мотор командирского газика, и в дверном проёме показалось красное лицо взбешённого командира. Последовала команда «Смирно!», ответственный доложил, что за время отсутствия… и всё остальное, вплоть до того, что жучка сдохла, после чего последовала команда строиться. Мы прижались к стене с висящими на ней так и не сработавшими огнетушителями в узком и тесном коридорчике в шеренге по одному.
Между нами и противоположной стеной был буквально метр, а то может и меньше. Одинокая лампочка освещала убогий личный состав, вжавшийся в стену и готовый провалиться сквозь неё, узкое пространство коридора, по которому в бешенстве метался, словно тигр в клетке, командир, изрыгающий что-то нечленораздельное, и мирно висящие, не оправдавшие своего предназначения огнетушители. Наконец командир обрёл дар речи и стал разбираться. Он по очереди выслушивал доклады, переходя от одного вжатого в стенку к другому, задавая вопросы, получая невразумительные ответы и распаляясь всё больше. Разнос был в самом разгаре, и, когда голос командира сорвался на крик, один из огнетушителей не выдержал: он что-то неразборчиво бормотнул, свистнул, и вдруг выпустил коричневую тонкую пенную струю прямо в грудь командира. Тот от неожиданности даже замолк, стоял под струёй, растекающейся по шинели, и смотрел на огнетушитель. Кто-то кинулся к огнетушителю, толкнул командира при этом, сорвал огнетушитель со стены, чтобы отвести струю от командира. Теперь под струю стали попадать все остальные, и это им тоже не нравилось: каждый, желая увернуться от струи, метался, толкал соседа, и сосед попадал вместо него под струю. В коридорчике началась паника, все заметались и гурьбой устремились на выход. Однако на выходе их поджидал второй огнетушитель, который не менее зло первого выпустил свою, ещё более мощную струю, преградив путь к отступлению. Паника в коридорчике дежурки превратилась в свалку: люди толкали друг друга, падали друг под друга пока кто-то не сообразил бросить оба огнетушителя на пол, где они и завершили своё чёрное дело, загадив пол и стену. Свалка прекратилась, паника улеглась.
Остаток разбора происходил уже на свежем воздухе в присутствии водителя командира и прибывшего командира батальона аэродромного обслуживания, захватившего с собой в качестве громоотвода старшего лейтенанта — начальника противопожарной службы гарнизона, которому досталось больше всех.
А шинель свою командир вынужден был после этого случая сменить на другую. Мы же ещё долго ходили после этого в своей, ставшей вдруг полосатой, одежде словно арестанты; долго не разрешал командир нам её заменять, и каждый раз приходилось объяснять каждому встречному причину того, что куртка вдруг стала полосатой.
Вот ведь какая трагедия получилась.
Вообще, конечно, пожар в авиации — это не очень весёлое приключение: самолёты летают на керосине, и, когда воспламеняются тонны керосина, — тут не до смеха: горит жарко и потушить непросто.
Однако бывают и смешные пожары.
Шли обычные полёты. Самолёты взлетали, садились, заруливали, заправлялись — в общем, работал обычный, хорошо налаженный стартовый конвейер. Пока самолёт заправлялся, лётчики собирались в кружок подальше от заправочной перекурить перед следующим вылетом, поболтать десяток минут, пошутить, рассказать пару анекдотов расслабиться. Порывистый осенний ветер, бросающий порой капли дождя не особенно располагал к отдыху на свежем воздухе, потому ребята стояли, повернувшись спиной к ветру и подняв высокие воротники своих лётных демисезонных курток.
— Ну, я пошёл — сказал один, бросив окурок назад через плечо, и пошагал к своему самолёту готовиться на вылет. Мы ещё постояли минут пяток и разошлись каждый к своему самолёту: опаздывать нельзя, плановая таблица есть плановая таблица, время ждать не будет. Я сел в кабину, включил радиостанцию и ждал времени своего запуска. Только я собрался запрашивать разрешение на запуск, как услышал возбуждённый доклад: «Я триста восемьдесят пятый, горю! Самара, я триста восемьдесят пятый, горю!» Сразу в воздухе стало тихо: пожар в воздухе — это смертельная опасность для лётчика, времени у него в этой ситуации практически не остаётся; в лучшем случае это будет посадка без двигателя, в худшем — взрыв самолёта. Это все понимают и поэтому все свои дела оставляют на потом: главное — обеспечить непрерывный контакт пилоту с руководителем полётов, у которого не только богатый личный опыт, но и шпаргалки команд руководителя полётов экипажу по действиям в особых случаях, разработанным институтами в тиши кабинетов и апробированные на практике, — здесь ни одного лишнего слова, ни одной неверной или непоследовательной команды.
— Триста восемьдесят пятый, высота?
— Триста восемьдесят пятый, за облаками 4100. Обеспечьте посадку!
— Триста восемьдесят пятый, горизонт. Температура двигателя?
— Триста восемьдесят пятый, нормальная температура! Я горю!
— Триста восемьдесят пятый, в перископе шлейф есть?
— Да нет шлейфа! Нет! Я горю! Обеспечьте посадку!
— Триста восемьдесят пятый, нижний край две двести, удаление 30, разворачивайтесь на сто восемьдесят, снижение 30, будете садиться с курсом обратным посадочному. Контроль скорости и температуры. Лампа пожара горит?
— Разворачиваюсь. Лампа не горит.
— Триста восемьдесят пятый, продолжайте разворот до обратного посадочному. Приступайте к
