«стечкина» ему точно в голову.
– Я смотрел ему в глаза и не видел в них ничего человеческого. Хотя часом ранее во мне проснулась жалость к жилищу, в котором окопались двое бандитов, – закончил Котик свой рассказ.
Эшли с минуту молчала.
– Ты забрал жизнь незнакомого тебе человека. Что ты чувствовал?
– То, что я забрал ее по праву. Как если бы когда-то сам дал ее этому человеку. Это трудно объяснить.
– Понимаю, – покивала Смит. – Ты говоришь о справедливости.
Ровно через час она продолжила опрос своего подопечного. Она не требовала абсолютной точности в ответах на поставленные ею вопросы и с пониманием, казалось, относилась к пропускам – это когда Котик или пожимал плечами, или качал головой, так или иначе отказываясь отвечать (в какой-то степени сама Эшли неточно выстраивала вопрос на русском языке).
– Ты не думал о карьере военного?
– Меня к этому шагу подтолкнул ротный.
– Ротный? А, командир роты, понимаю. И?..
– Я получил рекомендательные письма, характеристики из воинской части и приобщил их к заявлению, которое подал в военкомат. В результате рассмотрения моего рапорта я прошел отбор. Потом прибыл в военное училище, прошел медкомиссию, физподготовку, сдал психологический тест, сдал экзамены, прошел собеседование со специалистом по профотбору. В итоге я не обнаружил своей фамилии в списке зачисленных в училище. В ректорате мне сказали, что конкурс был большой. Я сгорал со стыда, когда сделал намек на боевую спецоперацию: разве она не пошла мне в зачет? Мне ответили, что к ней не помешала бы медаль. Я не сдался и решил поступать на следующий год. Я работал и учился – в смысле занимался самообразованием, увлекся спортивными танцами. В апреле снова подал заявление, прошел отбор, но снова не прошел по конкурсу. Я потерпел второе кряду поражение, и оно выбило меня из военной колеи. Так мне казалось. Но в тот «день поражения» мне повстречался один человек. Он был старше меня, и представился он офицером военной разведки. Он и перевернул мое представление о работе этого ведомства. Он дал мне больше, чем все педагоги военного училища.
– Назови имя этого человека.
– В обмен на адрес твоей семьи.
И Котик посмотрел на Эшли так, как смотрел на убитого им боевика – так расшифровала его холодный взгляд сама Смит.
– Закроем эту тему, – сказала она тоном «вернемся к ней позже». – Расскажи о твоей личной жизни. Ты планировал семью? У тебя была женщина, с которой ты…
Котик был готов повторить эти слова за священником, давая клятву верности и наплевав на ее устаревшую форму: верность в нынешнем мире не в почете (модерновый мир развешивает баннеры «Свобода без уз и обязательств»). Он отталкивался от обратного – от измены и предательства, которые убивают все, к чему прикоснутся.
«Лучше блюдо зелени, и при нем любовь, нежели откормленный бык, и при нем ненависть».
– Да, мне посчастливилось встретить женщину. Она сказала мне: «Гуляй, пока молодой». Die Another Day («Умри, но не сейчас»), – он постарался довести смысл фразы по-английски и в более понятном для американки ключе.
– Она была старше тебя? На пять… семь… десять лет? – надеясь, что в одной из пауз Саша утвердительно кивнет, гадала Смит.
– Она была старше на целую жизнь.
– Закроем и эту тему, – покивала Эшли, видя нежелание Котика распространяться о личном.«Она была старше тебя?» Эшли скорчила гримасу. Она могла напороться на ответ: «Вашего возраста». Про себя она говорила, что вступила в пору самого сочного возраста – хоть отжимай. В этом году ей исполнилось тридцать семь. Пусть бы ей исполнилось сорок – неважно. Ее подопечный был моложе, и она невольно старалась выглядеть моложе, чем на самом деле, как если бы вставала на цыпочки, подтягиваясь к более высокому, сравнила она, отбрасывая мысль о том, что невольно тянулась к нему. Была бы она еще старше – шестьдесят, например, она бы выглядела молодящейся старухой. А так…
Она подошла к зеркалу и ужаснулась. Волосы сальные, как будто за обедом ей не подали салфетку и она вытирала руки о голову. «А ведь я только вчера принимала душ». Точнее – позавчера. Это много, целая вечность. Это все равно что вчера брызнуться дезодорантом и вчера же почистить зубы. Maintain one’s reputation – ей нужно было держать марку. Она – офицер в самом широком смысле этого слова: имела воинское и специальное звание, являлась заметной фигурой, представляла управление. И вот все это с немытыми волосами.
Распаковав багаж, она сложила в пакет банные принадлежности и, сунув ноги в тапочки, вышла в коридор. И там столкнулась с дежурным: громадным, под два метра морским пехотинцем.
– Где тут у вас душ?
– В конце коридора, направо. – И быстро добавил: – Мужской душ.
– Вот поэтому ты и пойдешь со мной. Подежуришь у двери.
Сайкс сказал ей: «Я подумал, Эшли Смит – мужчина». Поэтому подготовились соответственно. Но и не разочаровались. Эшли стояла под упругими струями «мужского» душа, поднимая голову, опуская, поворачивая из стороны в сторону, как будто делала утреннюю зарядку. Она пробыла в душе долго, не меньше двадцати минут. Немного пожалела дежурного морпеха: тот устал ждать. Но теперь хоть избавился от желания заглянуть в душ.Еще одна душная ночь – так казалось Котику, потому что место его бывшего заточения было в зоне видимости. К груди подкатила тошнота. Саша сел в кровати и коснулся холодного лба. Пальцы подрагивали. Через минуту его колотило, как при лихорадке, сопровождающейся жаром и ознобом. Жар – в тюрьме, озноб – в военном бараке, оборудованном кондиционером. Почувствуйте разницу.
Он почувствовал нечто другое – связь с заключенным под номером 2711: им был его сосед по камере Джошуа. Он тоже не спит. Все его мысли о беглеце: как он, что с ним, довел ли он до конца рискованное мероприятие. Джошуа отсидел семь лет, впереди всего год, срок, который можно
Несомненно, что-то ценное было в его словах. По-русски говоря, он хотел
Саша мерил шагами комнату и словно убеждал себя принять предложение американского разведчика в юбке. Главное для него – снова оказаться дома, а дальше – «посмотрим».
Его выдернули для беседы с Эшли Смит, как на допрос в тюрьме. Котик сполоснул лицо холодной водой и в сопровождении пехотинцев прошел в комнату американки.
– Ты причесалась по-новому. – Такие вещи он замечал с ходу.
– Угу, – откликнулась Эшли на своеобразный комплимент. – Присаживайся.
Она была в серой майке и тренировочных штанах – в общем и целом похожа на астронавта, сидела, поджав под себя ноги, на прежнем месте.
– Как вы собираетесь переправить меня в Россию?
Эшли невольно передразнила Сайкса: присвистнула, сопроводив это простодушным взглядом. Парень торопится и, надо сказать, понять его можно.
– Мы собираемся ослабить контроль в аэропорту Манилы, – ответила она. – Доставить тебя в столицу Филиппин для нас труда не составит. Оттуда тебе предстоит полуторачасовое путешествие в Гонконг… – Смит припомнила короткий, час с небольшим, собственный перелет на аэробусе «А-320» авиакомпании «Себу Пасифик», правда, не из Гонконга, а из Манилы в Себу. – И уже из Гонконга ты вылетишь в Москву. Звучит заманчиво, правда?
Его глаза ей показались глубокими, как горные озера. И вот сейчас они оживились, как будто по водной глади пробежался свежий ветерок.
Она не могла сравнивать его с «персонажем из флешмоба»: там он был совсем другим, безликим. Можно было отметить его спортивную фигуру, пластичность, его мастерство, как он одет (а одет он был, как и остальные мобберы). Надо сказать, Эшли долго находилась под впечатлением клипа: громкая музыка, четкий ритм, милитаристический северокорейский перформанс. Вот он, Саша Котик, второй справа… Он подстригся, но в представлении Эшли – как будто снял парик, избавившись от поднадоевшего, может быть, образа. Он стал самим собой здесь, на американской военно-морской базе и в компании сотрудницы разведывательного управления. Гримасы судьбы.
– Как вы собираетесь ослабить контроль в Маниле?
Куда он торопится? И почему режет это английское you, уходя от простого общения к официальному?– К тому времени ты будешь официально признан мертвым. – Эшли кивнула в никуда. – Военные моряки частенько обнаруживают на песчаной косе утопленников: туристы, местные жители. Зачастую трупы обезображены до неузнаваемости: морская вода, рыбы, песок, солнце делают свое дело. Нам останется одеть труп в одежду, в которой ты сбежал из тюрьмы, и сообщить о находке местным властям. Кейн опознает свою одежду, на этом идентификация беглеца завершится.
– Директор тюрьмы не дурак. Если в его голове…
– Я знаю, что он не дурак, – оборвала американка. – Но если на минуту представить, что в его голове зародится подозрение, он постарается забыть о нем и официально заявит: «Инцидент исчерпан». Он постарается из минусов сделать плюсы: побег ведет только к одному – к смерти. – Она взяла паузу. – Но тебе не стоит беспокоиться: Рамон знал о твоем побеге. Только он один. По нашей просьбе он закрыл глаза на побег.
– И он считает
