— Думаю, сегодняшнее дельце того стоит. Поцелуй меня на прощание, Малыш.
— Я с вами уже прощалась! — Кортни начала вырываться, но он крепко держал ее за плечи, а когда прикоснулся к губам, уже не было никакой необходимости останавливать ее силой.
Наконец Джерет отпустил ее и заметил:
— Знаешь, если бы твои поцелуи были бы такими же ханжескими и чопорными, как разговоры, я бы давным-давно умыл руки, но нет — они буквально исцеляют мои раны. — Не отрываясь, Джерет смотрел ей в глаза, его голос с каждым словом становился глуше и взволнованнее: — Ты та еще штучка, Кортни Мид. Твои слова — лед, а поцелуи — огонь. Да, ты далеко не проста. — Низкий, с хрипотцой голос разливался по венам, словно подогретое вино, зажигал скрытый огонь.
«Но ведь и сам Джерет полон противоречий, — подумалось ей, — может же он быть и чувственным, и нежным». Словно сгоняя наваждение, Кортни покачала головой:
— Знаешь, о чем я думаю? — спросил Джерет.
— Что?
— Я хочу, чтобы однажды ты принадлежала мне полностью, чтобы я мог обнимать и любить тебя, — серьезно сказал он.
На секунду у Кортни перехватило дыхание. Посмотрев в синюю глубину его глаз, она спросила:
— Но почему вы не предложите это любой из тех женщин, которые охотно кудахчут и суетятся вокруг вас? Ну, Тине, например. Я ведь видела, как все они…
— Меня больше интересует милая соседка.
«Милая?» — повторила про себя Кортни. Это слово прозвучало вполне искренне. Она удивленно захлопала глазами и поняла, что Джерет на самом деле получает удовольствие. А если быть с собой честной — то и она тоже.
— Я — милая? Несколько минут назад вы говорили совсем другое. Помните, как там… насчет массового убийства?
Джерет пожал плечами:
— Можно вспомнить что-либо более приятное. И ты не равнодушна к людям, — рукою он легонько касался ее плеча. — Ты так замечательно отнеслась к Гаю, хотя он испортил тебе столько крови, ты любишь этого паршивого сокола, заботишься о птицах, а я в своей жизни видел столько безразличия и равнодушия… Я не испытываю к другим женщинам подобного чувства, как к тебе. — Пальцем Джерет медленно вел по кромке воротника, и Кортни затаила дыхание. — Тебя охватывают те же эмоции, когда наши руки соприкасаются.
— Это чисто физическое влечение, просто мы оказались уязвимыми в такой откровенной ситуации.
Джерет лениво улыбнулся:
— Должен признать, Малыш, что ты не так уж и уязвима, когда забываешься, немного скованна, но над этим мы еще поработаем.
Кортни уже готова была согласиться, пока не прозвучали последние слова.
— Ну, а ваше хамское отношение к Эбенезеру не кажется трогательным мне.
Глаза Джерета заблестели, но голос остался серьезен:
— Вот мои поцелуи — да, они трогательны!
— Ох! — Кортни едва не расхохоталась. — Мистер Кэлхоун снова напрашивается на ссору! Ваша проклятая самонадеянность!
— А по мнению моего сына, вы печете самые вкусные торты с вишнями во всем Теннесси.
— Гай так сказал? — Кортни удивилась, что ей так приятно было это услышать.
— Да, и я вынужден с ним согласиться. Очевидно, вы были правы: ему необходимо другое питание.
— Неужели? Что вы говорите?
Джерет усмехнулся, и она спохватилась:
— Я ухожу домой!
Он отступил, и Кортни забралась в машину. Мотор было завелся, но, как всегда, тут же смолк, испортив ей настроение окончательно. Джерет поджал губы.
— Черт, какая досада, и это когда… — прошептала Кортни.
— Ты что-то сказала, Малыш?
— Нет.
Она попыталась завести машину вновь. Рев — и тишина. Падал снег. Скользил по ветровому стеклу, оседал на шляпе Джерета, на его плече. Кортни попыталась в третий раз завести мотор, потом — еще, до тех пор, пока не покраснела от натуги и злости.
— Давай я попробую? — предложил Джерет.
— Проклятье!
— Ты следи, пожалуй, за своим языком, Малыш, давай-ка я.
Кортни подвинулась на сиденьи, Джерет сел за руль, но тоже безуспешно. Он вылез из джипа и поднял капот. Кортни наблюдала, как он склонился над двигателем, опираясь на здоровую ногу, а раненую подняв и держа на весу.
— Последнее время он не хочет заводиться с первого раза, — сказала она, видя, что Джерет что-то серьезно озабочен. — Беда никогда не приходит одна: у меня неполадки с машиной, водопроводом и отоплением одновременно.
Джерет молча возился, безуспешно пытаясь завести машину.
— Думаю, нужно заменить стартер, — наконец заключил он и выбрался из джипа.
— Проклятье! — выдохнула Кортни.
Джерет поднял глаза к небу, словно кроме сотен кружащихся снежинок там могла оказаться необходимая деталь, но Кортни показалось, что он едва сдерживает смех.
— Вы смеетесь надо мной?
— Нет, что ты, с моих губ не слетело ни одного хи-хи, — невозмутимо проговорил Джерет и взял ее за руку. — Не знаю, как ты, а я замерз. Пойдем в дом, выпьем по чашке кофе.
— Я могу пойти пешком, а джип, если вы не возражаете, оставлю пока здесь.
— О Господи, Малыш, я предлагаю тебе только чашку горячего кофе.
Кортни действительно продрогла, она совершенно не была готова возвращаться пешком: оделась слишком легко.
— Ладно, у меня совсем окоченели ноги, — согласилась она.
— У меня — тоже.
— Наверное, раненая нога дает себя знать?
— Болит чертовски, — Джерет снова взглянул на небо.
— А лошади? Их нашли?
— И уже накормили. У меня достаточно совести и здравого смысла, чтобы не вести тебя сейчас в конюшню.
— Тогда почему вы так разозлились на Эбенезера?
— Потому что из-за него столько неприятностей. Чертова птица, не хватало еще, чтобы он надоедал мне.
— А меня вы тоже называете «чертовой птицей»?
— Почему ты так подумала? — Глаза его смеялись.
— Пожалуй, лучше я пойду домой в одних кроссовках и с замерзшими ногами.
— Футы-нуты, если пользоваться вашим высоким слогом.
Кортни рассмеялась, и они направились к дому. В кухне было тепло и уютно. И очень вкусно пахло. Как догадалась Кортни, в духовке явно готовилось мясо. Джерет скинул куртку, и Кортни вновь поразилась его широким плечам, обтянутым голубой шерстяной рубашкой, тому, как ловко сидели на бедрах вылинявшие джинсы.
— Я люблю все красное, — проговорил Джерет, внимательно разглядывая ее свитер. Он пододвинул стул и сел, тут же разразившись ругательствами.
— Что случилось? Болит нога?
