Осталась, видно, зябкая тоскаНа дне души, как яд на дне стакана,Как холодок щемящий от наганаЧуть ниже левого виска.Париж. 1925
«Люблю уют жилых покоев…»
Люблю уют жилых покоев,Ковер шершавый на полу,Узоры выцветших обоевИ кресло низкое в углу;На тахте мягкие подушки,На полках книги; по столамРазбросанные безделушки, —Весь этот скарб и этот хлам.От жизни долгой и упорной,От чинных радостей и бед,Как некий лик нерукотворный,Остался всюду блеклый след.Но знаю я часы иные,Когда под небом голубым,Неотвратимые, немые,Предметы тают словно дым:Клубятся каменные стены,Струится под ногами пол,И стол, такой обыкновенный,Уже совсем не прежний стол;И сразу все, что было мило,Ненужным станет и чужим:Протяжный зов автомобиляИ гул над городом большим;В толпе лицо на миг родное,Любовь сулящий трепет век,И ласковый уют покоев,Где жил и умер человек.Всему, что есть, я знаю цену,Но эту дикую игруЛюблю как светлую изменуЗемному, темному добру.Париж. 1925
«На людной площади, в базарной толкотне…»
На людной площади, в базарной толкотне,Под тусклым солнцем зимнего полудня,Увидел я Тебя таким, каким Ты в будняхБыл некогда в чужой нам стороне.Одет как все, русоволос и бледен,Ты проходил, не узнанный никем,Ненужный никому; а между темВо всех церквах звонили от обеден.Ты был один — и были в мире люди;Прошли века, хоть только миг протек;И огненный во мне зардел цветокКак непреложное свидетельство о чуде.Расплавленный струится он в крови,Печатью на сердце лежит заветной.А вера, вера — лишь туман рассветный,Лишь синий дым над пламенем любви.Париж. 1916