Она приветливо мерцалаМятежной прихоти моейВ прозрачном золоте бокалаИ в темном золоте очей.Теперь всему я знаю цену,Не изумляясь ничемуИ даже горькую изменуПростил бы сердцу моему.Но безрассудных упованийОно, как в юности, полно,Пока над Верою, в духане,Пью кахетинское вино;Иль по равнине проезжаю,Где твой белеет отчий дом;Иль одиноко засыпаюВ дворце старинном и пустом.Не все исполнится, что снилось,И не о том моя мольба.Листом осенним закружиласьМоя осенняя судьба.И грустный шепот листопадаПод тающим огнем зариСтаринным, заглушенным ладомО блудном сыне говорит.Цинандали. 1917
«Струею ровной жизнь текла…»
Струею ровной жизнь текла,Сменялись мерно свет и мгла,И ласково земная ширьОчаг покойный облегла.Мелькали дни, и годы шли,На уголь тлеющий золаЛожилась мягкой пеленой.И не страшна и не мила,Едва заметная вдали,Могила тихая ждала.Сумел бы я свой век дожить,Не сотворив добра, ни зла.Но Бог иль рок судил не так:Я вышел в сад — и ты прошла.Баку. 1918
«Кружатся дни земные и светила…»
Кружатся дни земные и светила,Сметает вихрь и листья и мечты.И вот уж нет того, что мне дарила,Что мне дарила ты.Проходит рок, суровый и надменный,Насмешливо прищурилась судьба;А я стою, усталый и согбенный,С цигаркою в зубах.Дымлю, дымлю в лицо судьбе и року,И этот дым — увы! — вся жизнь моя.Не верю я ни Богу, ни пророку,Ни в дальние края.Все изменяет тем, кто не умерен,И всем желанный гость, кто умален.Но сердце, сердце, тихий звон вечеренНе твой тревожный звон.Ни меры нет, ни срока, ни пределаДля истины и прихоти твоей.Ты — все, что есть: душа моя и тело,И мир, и смена дней.