корабли вверх по реке. Мужественные жители окрестных деревень поднялись на защиту против варваров. Я и мои люди нашли приют в такой деревне. Жители сплотились в отряд, вооруженный дубинами, мечами, фитильными ружьями и копьями. Я возглавил отряд моей деревни. С китайских бандитов, зарезавших мою семью, моя жажда мести перекинулась на британских торговцев, на которых лежала исходная вина.
Куан умолк, и его взгляд сосредоточился на мне.
— Мисс Бронте, вы не пьете вино. Оно вам не нравится?
— Нет, оно чудесное, — сказала я и отпила еще, хотя горький привкус мне претил, а голова начинала кружиться.
— Мы вели доблестную, обреченную войну против британцев, — продолжал Куан. — К октябрю они заняли и разграбили два важнейших города — Тиньгай и Ниньпо. Повсюду сопротивлявшихся истребляли, их дома сжигались, их семьи уничтожались.
Вино затуманило комнату вокруг меня, перед моими глазами колыхались видения трупов, утопленных в крови, громоздящихся высокими кучами на улицах, в голове у меня звенело от грохота выстрелов и стонов. Эти иллюзорные картины были еще более пугающими, чем те, которые Куан вызвал в моем воображении прежде. Мой бокал был пуст, и он его снова наполнил. Я пила вопреки ужасу при мысли, что он подмешал в него какое-то зелье, ввергающее в транс и подчиняющее волю.
— Мы с нашими бессильными вылазками против варваров были подобны комарам, жужжащим вокруг великана. Мы только оттягивали их неизбежную победу, — сказал Куан, и его гипнотический голос вплетался в сумятицу моих мыслей. — Я был не готов сразиться насмерть или бежать. И начал обдумывать другие стратегии против врага. Во время моих вылазок в дельте удача свела меня с Тони Хитчменом. Он был капитаном торгового судна, сыном герцога с гордой родословной и без состояния. Как-то вечером в Кантоне Хитчмен поссорился с капитаном другого судна и заколол своего противника. Его арестовали, судили за убийство и приговорили к повешению.
Меня оледенил ужас: мое убеждение, что Хитчмен опасен, теперь подтвердилось.
— Пока Хитчмен сидел в тюрьме, разразилась война, — сказал Куан. — Когда вспыхнули беспорядки, он сбежал. Укрылся в болотах в окрестностях Кантона, где его схватили мои солдаты. Они убили бы его, но я понял, каким ценным он может оказаться. И я приказал моим людям оставить его в живых. Мы дали ему пищу и кров. Взамен он учил меня английскому и командовал судном, которое доставило нас в Британию. Здесь он познакомил меня с людьми, которые помогли мне закрепиться в Западном мире. Мы оказались идеальными партнерами. У меня были союзники — мои верные слуги и солдаты из деревни. Хитчмен знал морское дело и имел полезные связи.
Наконец я поняла, как китаец приобрел влияние в высших сферах общества благодаря контактам, обеспечиваемым его аристократом-подручным. Но головокружение и обессиленность обрекли меня на молчание и пассивность.
— Как-то ночью мы заметили британское разведывательное судно, сбившееся с курса в дельте. Мы перебили команду и присвоили судно. Так началась моя карьера пирата. Мы вернулись в Кантон, чтобы накопить деньги для финансирования моих планов. Нашей целью была торговля опиумом. Это выглядело куда как уместным! — Ирония окрасила голос Куана. — Опиумные деньги хранились на судах-получателях, стоявших на якорях вдали от берега. Мы брали их на абордаж и грабили, пока британские военные силы не начали нас преследовать слишком упорно. Мы ушли дальше в море, чтобы заняться опиумными клиперами, возвращающимися домой с неправедной наживой. Самым большим нашим призом был пароход, везший пятьдесят тысяч фунтов серебра.
Лицо Куана удовлетворенно сияло.
— Теперь у меня были военная казна. У меня было океанское судно. Мы отплыли в Англию и прибыли сюда в тысяча восемьсот сорок втором году. Тут я использовал мое награбленное богатство и связи Хитчмена, чтобы создать империю. Я вынуждал дельцов снабжать меня боеприпасами и деньгами, а торговцев провозить оружие контрабандой в Китай моим союзникам. Британские политики оказались весьма полезными для сокрытия моих тайных трудов создать армию, которая вышвырнет их собственную нацию из Китая.
Я знала, как он манипулировал уязвимыми людьми вроде Джозефа Локка и премьер-министра, но я и вообразить не могла столь амбициозную цель — один человек объявляет войну Британии. Ее грандиозность поразила меня; опьянение породило необыкновенное ощущение, будто голова моя плавает, отделившись от тела. Куан, казалось, был далеко-далеко, и все же его голос проникал в меня еще глубже.
— Времена благоприятствовали мне. — Куан, казалось, понял мое состояние и улыбнулся. — Много других людей не менее меня желали взять верх над правителями Британии и других королевств. Я выковывал союзы с революционерами и здесь, и за границей. Моим намерением было подорвать стабильность в Британии, из года в год увеличивая мою собственную власть и богатство, а затем вернуться в Китай и навеки изгнать из моего отечества варваров и торговлю опиумом. Но некое событие разрушило мои планы.
Лицо Куана потемнело, я чувствовала, как его гнев и ненависть опутывают меня, будто щупальца. Свет лампы колебался. Непонятные отголоски стенали у меня в ушах, пока моя голова уплывала все выше.
— В июне тысяча восемьсот сорок второго года из Китая пришло известие, — сказал Куан. — Британские войска взяли Шанхай. Затем они поднялись по реке Янцзы, проливая моря крови, губя и разрушая. Китайская армия была бессильна остановить их. В августе британцы достигли Нанкина, и Китай был вынужден капитулировать.
Голос Куана напрягся в усилии совладать с яростью, исказившей его черты.
— В Нанкине Британия и Китай подписали договор, отдававший Гонконг Британии и обязывавший Китай заплатить репарации в двадцать один миллион фунтов. Потеря территории была для Китая позорнейшим унижением. А торговля опиумом расцвела более, чем когда-либо. Я понял, что далее нельзя медлить, Британия могла окончательно подчинить Китай, пока я мало-помалу создаю свою армию. Тогда я составил скорейший дерзкий план, чтобы заставить Британию заплатить за смерть моей жены и дочек и одновременно принудить ее аннулировать новый договор и покинуть Китай. — В его глазах полыхала фанатическая решимость. — Невинные будут страдать в воздаяние страданий невинных. Я возьму их заложниками во имя моего дела и поставлю Британскую империю на колени. Шесть лет я приобретал влияние над нужными людьми и размещал моих союзников на стратегически важных постах. Время почти пришло.
Никогда еще не была я так близка к тому, чтобы узнать истинные намерения Куана, и меня сотрясало волнение; однако он все еще говорил слишком туманно. В моем трансе я не была способна постичь смысл. Вопрос всплыл из водоворота круживших у меня в голове мыслей.
— Какие невинные? — прошептала я. — Кто ваши заложники?
— Терпение, мисс Бронте. Вы скоро узнаете, — сказал Куан. Его загадочная улыбка поддразнивала меня. — Собственно говоря, в моем плане вам принадлежит роль высочайшей важности. На эту роль я одно время прочил нашу общую знакомую Изабель Уайт. Вы займете ее место.
Перед моим взором вспыхнула картина убийства Изабели в лондонском закоулке. Я услышала слова из ее дневника, будто она говорила внутри моей головы: «Как могла я позволить превратить себя в орудие, чтобы сотрясти основы мира?» Если я откажусь содействовать Куану, я разделю ее судьбу, если я подчинюсь ему, я разделю ее грехи. «Я должна освободиться от Него или же обречь свою душу вечной погибели». Испуганно заколотившееся сердце разбудило во мне желание броситься бежать, спасая свою жизнь. Я попыталась встать, но все мои члены были недвижными и тяжелыми, будто кули с мукой.
— Почему вы выбрали меня? — прошептала я.
Куан встал, обошел мой стул и близко наклонился ко мне.
— Вы, мисс Бронте, женщина, которую отличают ум, благородство и праведность. — Его теплое дыхание шипело мне в ухо эти слова. — Вместе мы восторжествуем над злом.
Его странная магия сочеталась с воздействием вина, подавляя мою потребность воспротивиться. Она затуманила мою способность различить воздаяние за Изабель Уайт и за другие жертвы Куана от воздаяния за семью Куана и Китай. Теперь Куан погладил мне щеку. К своему ужасу, я почувствовала, как щекотно оживает моя кожа под его пальцами и жар желания разливается по моему телу.
«Меня охватил блаженный трепет от прикосновения, по которому я томилась», — сказал голос
