отвертеться.
— Я просто пытаюсь найти то, что для меня, быть может, важнее всего, — смущенно проговорил наконец Бьерн.
— Потомков императора Наполеона? Вы их имеете в виду?
Опустив глаза, Бьерн пробормотал:
— Скорее потомков первой жены Наполеона.
— Вы имеете в виду потомков Жозефины Богарне?
— Да.
— Ну и как успехи? — Леннарт кивнул на компьютер. — Нашли кого-нибудь?
— К сожалению, нет.
— Но это для вас очень важно, не так ли, Бьерн?
— Да, — вырвалось у него.
— Вы действительно хорошо искали эти данные, Бьерн?
Лицо Бьерна словно окаменело.
— Я сделал все, что мог. Но… увы.
— Сочувствую. Похоже, вы оказались действительно в трудном положении, — задумчиво произнес Леннарт.
На лице Бьерна резко обозначились желваки. Слишком назойливый интерес Бодстрема уже начал раздражать его. Конечно, он сам виноват, что занялся поисками путей, которые могли бы привести его к Хелене, в рабочее время. Но лучше бы Бодстрем просто сделал ему замечание и отошел в сторону, чем продолжал вот так стоять над душой, еще больше растравляя ее.
— И что, никаких идей, как вести поиски дальше, у вас тоже нет? — продолжал приставать Леннарт.
Бьерн почувствовал, что уже начинает закипать.
— Пока нет.
— Мне кажется, я мог бы помочь вам, — медленно произнес Леннарт.
Бьерну показалось, что он ослышался. Бодстрем мог бы мне помочь?! Но каким образом?! Или он просто решил подшутить надо мной?
— По крайней мере одного родственника Жозефины Богарне я встречал. И точно знаю, где он сейчас находится.
Глаза Бьерна расширились.
— Вы шутите, господин Бодстрем? — произнес он срывающимся голосом.
— Нисколько. Более того, мне кажется, что вы и сами должны знать, где его искать!
Их взгляды — слегка насмешливый Леннарта и ошеломленный Бьерна — скрестились.
— Пожалуйста, господин Бодстрем, — взмолился Бьерн, — не говорите загадками!
Леннарт как-то странно посмотрел на него. Возникла томительная пауза.
— Бог мой, в это невозможно поверить, — произнес Леннарт наконец. — Вы хотите сказать, что не знаете того человека, который отнял у вас вашу любовь? — Он недоуменно покачал головой. — Я полагал, что уж его-то вы должны знать очень хорошо!
Бьерн переменился в лице.
— Вы хотите сказать, что этот человек… Что именно в него влюбилась Хелена? — Бьерн вдруг почувствовал, что ему не хватает воздуха.
Леннарт изумленно уставился на него.
— Разве вашу любовь зовут Хелена? — Он закашлял. — Я-то думал, что это Астрид Пальмгрен. Сотрудница нашего МИДа.
Бьерна пронзило поразительное чувство — освобождения и горечи одновременно.
— Астрид — моя бывшая девушка, — запинаясь наконец проговорил он. — После того как… мы расстались, нас уже больше ничто не связывало. А потом я полюбил… — он сделал над собой усилие, — другую. Хелену де Рошфор де ла Валетт.
Брови Бодстрема удивленно взметнулись вверх.
— Редкая фамилия. Такую раз услышишь, не забудешь никогда. Простите, что лезу не в свое дело, но где вы с ней познакомились?
— На острове Фредериксе, когда разбирался с вопросом о гибели трех шведов, — нетерпеливо ответил Бьерн.
— Ах да, Фредериксе… Все правильно! — воскликнул Леннарт и победоносно взглянул на Бьерна. — Это похоже на мистику, но, возможно, вы до сих пор связаны с Хеленой через человека, который разлучил вас с Астрид и который одновременно является не кем иным, как прямым потомком Жозефины!
Бьерн уставился на него как громом пораженный.
— Вы считаете, что это возможно? — выдавил он наконец.
— Знаете, Бьерн, — развел руками Леннарт, — с недавних пор я пришел к выводу, что все в этом мире возможно! После того как моя собственная дочь вышла замуж за жившего в Лондоне индейца, родившегося на берегах Амазонки, который затем поменял бразильское гражданство на датское и переехал в Гренландию, где они живут и по сей день, вы, наверное, согласитесь, что это действительно так.
— Да-да, конечно… — Бьерн растерянно посмотрел на Леннарта. — Я просто никогда не слышал об этом…
Бодстрем пожал плечами.
— Все это случилось буквально недавно. Вы ведь знаете, что получить разрешение жить в Гренландии, даже если ты сам коренной датчанин, чрезвычайно трудно. Но моему зятю это каким-то чудом удалось. Возможно, ему пошли навстречу потому, что он, как индеец, принадлежит к одной из редких вымирающих народностей мира, которые следует оберегать. А может, — хмыкнул Леннарт, — датчанам было просто любопытно посмотреть, как уроженец жаркой Амазонии, привыкший к щебетанию колибри и к аромату редких тропических цветов, будет приспосабливаться к жизни в ледяной хижине-иглу.
— Насколько я понимаю, это у него получилось?
— О да! Можно сказать, что эксперимент удался. А моя дочь даже научилась есть сырую мороженую рыбу и печень тюленя, как и положено истинным гренландцам. — Леннарт грустно покачал головой. — Мне остается лишь надеяться, что когда-нибудь ей это все-таки надоест. И они переедут хотя бы в Амазонию…
— Вашей дочери, видимо, с самого начала хотелось жить интересной жизнью.
— Ваша жизнь, Бьерн, не менее интересна! — кивнул на монитор Бодстрем. — Вы заняты поисками потомков Жозефины Богарне, и от результатов этих поисков зависит, видимо, очень многое.
— Да, именно так. — В голове Бьерна гудело. — Но как вы узнали об этом человеке?
— Нас свела вместе самая большая семья в мире — семья ООН, — улыбнулся Бодстрем. Он чуть расслабил узел галстука. — Два года назад меня вызвали в Женеву для участия в работе нашей делегации, которая обсуждала вопросы, связанные с реализацией прав человека в Дании. Эта проблема стояла тогда довольно остро, ведь многим постоянно проживающим в Дании иностранцам отказывали в праве получить датское гражданство, участвовать в выборах и так далее. Так что обсуждения проходили весьма бурно как на самой конференции, так и в кулуарах. Естественно, что в ходе работы мы быстро перезнакомились со всеми остальными делегатами из других стран. Тот человек, о котором я сейчас говорю, представлял Францию. Я сразу обратил на него внимание. Гастон выделялся каким-то особым, лишь ему одному присущим шармом, соединенным с удивительным умением необыкновенно изящно формулировать самые заковыристые политические проблемы. Причем делал он это с такой непринужденностью, которая свидетельствовала о том, что в детстве этот человек получил безукоризненное образование, соединенное с аристократическим воспитанием. И, что удивительно, он совсем не стремился выпячивать эти качества, а скорее старался держаться в тени. Похоже, сказывалось чувство такта, порожденное все тем же воспитанием. — Губы Бодстрема тронула улыбка. — Признаюсь, я был не единственным, кто буквально влюбился в Гастона де Рошфора де ла Валетта. Другой жертвой его обаяния стала Астрид Пальмгрен, которая тоже работала в нашей делегации.
— Значит, это произошло два года назад! — вырвалось у Бьерна. — А я был в то время в Судане.
Кашлянув, Бодстрем продолжил:
