— Ты знаешь.
— Все равно скажи. Порадуй меня. Возможно, это последняя ночь, которую мы проводим вместе.
Какие ужасные слова! От них веет тоской одиночества.
Губы Джессики задрожали, но она заставила себя ответить.
— Я хочу любви. И уважения.
Фелипе в сердцах бросил на стол салфетку.
— Неужели ты думаешь, что я не уважаю тебя? — Сидящие за соседними столиками посетители начали удивленно оборачиваться на них. — Но какого уважения ты требуешь? — продолжал он.
—
Я выслушиваю тебя, учитываю твои пожелания, принимаю суждения… В чем ты видишь неуважение?
Джессика сидела потупившись. Ей непросто было спорить с Фелипе.
— Никаких суждений ты не принимаешь, да и выслушиваешь вполуха, — возразила она. — Когда я пыталась побеседовать с тобой о Серене…
— Это другое, — прервал он. — Я подразумеваю нас с тобой.
— Ладно. В таком случае неуважение заключается в том, что ты не считаешь возможным жениться на мне.
— Мы едва знаем друг друга.
— Брось. Ты знаешь меня достаточно, чтобы желать. Чтобы перевезти через полмира к себе домой и даже поручить присматривать за сестрой.
— Но ты не вписываешься в мое понимание брака.
— Как можно произносить подобные слова с такой серьезной физиономией?
— Джессика, прошу тебя!
— Разве существует закон, запрещающий жениться на таких, как я?
— Официального нет. Зато есть неписаный.
— Иными словами, все упирается в обычаи и социальные предрассудки.
— Почему об этом нужно говорить именно сейчас?
Джессика и сама не знала. Просто эта тема не давала ей покоя. Вопрос брака следует обговорить, даже если это означает полный разрыв отношений.
— Я даже не уверена, хочу ли за тебя замуж, но одно то, что ты не считаешь возможным вступить со мной в брак, сводит меня с ума.
— А меня бесишь ты. Ведь тебе прекрасно известно, почему ты здесь и какое соглашение мы заключили.
— Ах да, наш контракт! — Конечно, теперь она вечно будет в долгу. Как можно было об этом забыть? Джессика поднялась и взяла сумочку. — Я возвращаюсь. Соберу вещи и улечу в Штаты.
Фелипе быстро поднялся и заставил ее снова сесть.
— Я не хочу ехать в поместье с тобой. — Она чувствовала себя так, будто душа ее сгорела, оставив после себя лишь пепел. — Лучше мне упаковать сумки в твое отсутствие.
— Для тебя, возможно, и лучше, однако я не могу позволить, чтобы ты устраивала мне сцену в общественном месте.
Судя по всему, чувства Джессики совершенно не задевали Фелипе, Его волновало только собственное достоинство и необходимость сохранить лицо.
По правде сказать, Джессика была рада, что снова оказалась на стуле. Ноги не держали ее, и она не смогла бы уйти, даже если бы захотела.
Фелипе жестом подозвал официанта и расплатился по счету. Затем встал, взял Джессику под руку и повел к выходу.
— Хорошенький спектакль ты устроила, — сдержанно произнес он, когда они сели в «роллс-ройс» и тронулись с места. — Добилась желаемого?
Джессика устало пожала плечами.
— Не стоит винить меня одну. Ты сердишься, потому что я пожелала большего, нежели обычный секс.
— Насколько мне не изменяет память, обычного секса у нас не было. Я помню только тот, что высекал искры из нас обоих.
— Это еще не дает тебе права самонадеянно полагать, что теперь я с готовностью соглашусь на роль любовницы!
— Возможно, тебе это не по вкусу, но ты уже являешься моей любовницей. Или подружкой, приятельницей, называй как хочешь. Прошлой ночью ты почему-то не делала из этого трагедии. Что же случилось сейчас?
— Наверное, я еще не до конца осознала, что оказалась в тупике.
— Я терплю твои рассуждения лишь потому, что мы оба устали. И все-таки позволь напомнить, что о браке речи никогда не велось. Тебе не хуже моего известно, что наша связь стала своего рода премией, поощрением, которое…
— Послушай, только не говори об этом, как о финансовой операции!
Сверкнув глазами, Фелипе выругался по-испански.
— Джессика, я не хочу сражаться с тобой!
— Мне тоже этого не нужно.
— Наконец-то мы хоть в чем-то добились единства. — Он протянул руку и стиснул ее пальцы. — Если бы ты знала, как я намучился со своей семьей! — Его голос звучал глухо. — Мой отец не уделял близким никакого внимания. Ни моей матери, ни Марте — второй своей жене, ни Роберто, ни Серене. Никому. И все мы в итоге заплатили ужасную цену. Я до сих пор стараюсь заботиться об остальных, но, признаться, очень устал. И не могу себе представить, что на мои плечи навалится дополнительный груз, связанный с собственной семьей.
— Разве тебе не хочется иметь детей, наследников, которым ты мог бы передать свое имя?
— А с ним и наложенные на наш род проклятья? Нет, этого я никому не пожелаю. — Фелипе одной рукой обнял Джессику за плечи и поцеловал в висок, на секунду оторвав взгляд от дороги. — Не нужно усложнять дело, дорогая. Я хочу быть с тобой, неужели этого недостаточно?
— А где я буду жить?
— В моем доме. Впрочем, если хочешь, могу купить для тебя отдельный дом.
— Но никаких иных обязательств на себя не возьмешь?
— Если ты снова о браке, то нет, жениться я не стану.
Итак, он не желает ни детей, ни брака, ни семьи. Зато Джессика может жить в отдельном доме.
Сделка хуже некуда. Неудивительно, что клан Рабалей пользуется дурной репутацией.
Джессика повернулась и долго рассматривала лицо Фелипе.
— Знаешь, у тебя могли бы получиться красивые дети.
— Поверь, они мне не нужны. — Он поймал ее руку, поднес к губам и стал целовать пальцы. — Мне нужна ты.
Вы читаете Единожды отвергнув
