– Захочет, сама спустится. Просила же не беспокоить. Вот и не надо. – Тон Натальи возражений не допускал.
– Странно! – передернула плечами Дульсинея. – Даже меня видеть не захотела.
– Вас почему-то в особенности, – не стала церемониться Наташка. Поняв, что сказала лишнее, запнулась и попробовала вывернуться: – Я так поняла, жалеет она вас больше всех. Не хочет беспокоить.
– Еще бы ей меня не жалеть! – Гордыня так и перла из Дульсинеи. – Родную маму ей заменила. Когда Ниночка умерла, Юле всего три годика было. Я ее из Твери к себе и забрала. Так она меня мамой и звала. Саму Ниночку-то не помнила. А вот белое здание больницы почему-то осталось в ее памяти… – Дульсинея немного помолчала, черты лица у нее разгладились. Она на глазах помолодела. Мы сидели притихшие и слегка ошарашенные. Юлька ничего не говорила о родственных связях с Дульсинеей. – Маленькой такая хорошенькая была – беленькая, как куколка. Очень смешно чихала… Как котеночек… Я потом сто раз себя ругала за то, что отговаривала Нину рожать. Сердце больное, помощи ждать неоткуда. Папаша… Порядочный человек, но… не стоит об этом говорить. Только потом врач сказала, что Ниночка была обречена. Просто чудо, что она продержалась еще три года. Ну, а какое ж это чудо? Понимала, что ей обязательно надо жить ради Юленьки. И умерла-то ведь не от сердечной недостаточности. Страшно сказать – убили из-за денег. Пенсию она разносила… Я в тот момент второй раз замуж собиралась, так жених сразу сбежал. Не нужен ему был чужой ребенок. Вот с тех пор мы с Юленькой и вместе. Вырастила ее умницей. Школу она окончила, уехала учиться в пединститут в Тверь, а на выходные всегда возвращалась. Потом замуж вышла… – Евдокия Петровна посмотрела на нас, определяя, не надоел ли рассказ. Убедившись, что ее внимательно слушают все, кроме Наины – та демонстративно следила за мухой на столе, – улыбнулась и продолжила: – Валерий тоже очень хороший человек. Так любит Юленьку! Добрый, порядочный. И знает, чего хочет от жизни. У нас с ним прекрасные отношения. Правда, иногда считает, что вмешиваюсь не в свои дела. – Она добродушно засмеялась. – Нет бы, «спасибо» сказать! Да если бы не я…
Оглушительный хлопок заставил всех подпрыгнуть на месте. Следом раздался торжествующий вопль Наины:
– Ага-а-а-а!!! – Разгадка была проста. Охота удалась: бабулька пришибла на столе муху. Сиделка посуровела лицом и, сетуя на ненормальную страсть подопечной к мухам, брезгливо схватила руку охотницы и вытрясла из нее добычу. Наина обиделась и, поджав губы, выдавила из себя:
– Сатрапка! – Голова у нее непроизвольно подергивалась.
Наташка вскочила, кончиками пальцев подняла жертву за крылышко и проворковала:
– Не беспокойтесь, Наина Андреевна. Я ваш трофей не выкину. Вот, видите? – подкрепила она слова действием. – Мы его заворачиваем в бумажку и кладем в холодильник. До лучших времен. В следующий раз я привезу вам дальнобойное оружие – мухобойку.
В ответ старушка милостиво кивнула и улыбнулась. Глаза у нее подернулись легкой дымкой и опять стали пустыми и безразличными. Больше она не проронила ни слова. Остаток вечера просидела с отрешенным лицом.
– Не знаю, – с сомнением покосилась на нее Евдокия Петровна, – Валерий достал ей какой-то новый препарат… Говорил – консультировался со специалистами. Начали его давать, вроде бы пошло на улучшение, но только – в первые два дня. Лекарство, судя по аннотации, должно успокаивать, а Наина даже спать перестала. Надо посоветоваться с Юлей – может, пока прекратить его применение. – Евдокия Петровна сделала попытку встать, Наталья ее пресекла:
– Завтра и посоветуетесь. День уже все равно прошел.
– Не нужно мне диктовать! – неожиданно сменила тон сиделка. – Я сама знаю, что делать. А Юле давно пора вставать. Что это за манера такая?! Даже не соизволила спуститься и поздороваться. Повесили мне на шею это чудовище! – Выразительный жест рукой в сторону безучастной Наины ясно дал понять, кого она имела в виду. – Я вожусь с ней целыми днями, а Юлька только и знает, что муженька облизывать! – Голос Дульсинеи окреп в праведном, как ей казалось, гневе: – Неужели она думает, что за те гроши и подарки к праздникам, которыми они отделываются, этот… непосильный груз, этот… меня можно купить?! Да я сто раз могла устроить свою личную жизнь, если бы не они! Меня в гроб вгонят! – В голосе появились трагические нотки. – Дайте мне воды! – Аленка кинулась к фильтру, но была остановлена новым указанием: – Лучше минеральной! – Дочь сменила направление и, открыв холодильник, достала бутылку «Кашинской». – Я не пью эту гадость! – окончательно разозлилась Дульсинея. – Вчем дело? Где «Боржоми»?!
Выступление наверняка было организовано для Юленьки. С расчетом, что та немедленно спустится вниз, чтобы на коленях вымаливать прощение у приемной матери. Я вздохнула – не люблю беспричинно думать о людях плохо. Бывают моменты, когда человек просто напичкан добродетелями, а мне рядом с ним очень неуютно. Так и подмывает уйти и больше никогда с ним не встречаться. Сходное чувство возникло при первой встрече с Евдокией. Не прошло оно и сейчас.
Наверное, сумасшествие все-таки заразно. У Димки есть пара приятелей, с которыми он вместе заканчивал институт. Выбрав специализацией психиатрию, они успешно свихнулись сами. От одного ушла жена, не выдержав маниакальной подозрительности в несуществующих изменах с детсадовского возраста, другой сам сбежал от семьи, поселившись в глухой тайге. Постоянное общение с себе не подобными приводит к печальным результатам.
Я поняла это и на своем примере. Случилось сие событие еще в доперестроечный период – в эпоху разгара коммунистических идей, субботников и социалистического соревнования. Ко мне в отдел пришла худенькая симпатичная женщина – проконсультироваться по вопросу законности лишения ее прогрессивки, иными словами, премии за квартал. Начала она с того, что ее преследует руководство предприятия – естественно, за правду. Вот тут-то и выяснилось, что бедную женщину ни штык, ни пуля не берет, не говоря уже о всяких там ядах, которые систематически подсыпают ей даже в столовой. Спокойной жизни нет и дома – плакаты с различного рода угрозами встречают ее уже по дороге с работы. У себя под подушкой она каждую ночь находит окровавленные ножи, которыми ее терзают… Словом, я оказалась сообразительной и поняла, что у женщины, что называется, не все дома. Успокоила ее как могла, заявив, что с ее мучителями разберемся с помощью милиции. Теперь она может работать и спать спокойно. Довольно улыбаясь, женщина ушла.
Начальник отдела кадров подтвердил мои худшие опасения – даму взяли на работу машинисткой, не зная, что она состоит на учете в психдиспансере. Уволить ее, к сожалению, нельзя.
Я вздохнула, пожалев бедняжку. Кто ж знал, что жалеть следовало себя? Она, несчастная, принялась бегать ко мне каждый час со своим рассказом, всегда начинавшимся с одного и того же места и в строго определенной последовательности. До конца рабочего дня я еще как-то продержалась. Но утром все началось сначала… Я стала прятаться в соседнем кабинете. Девчонки закрывали его на ключ. Но она прибегала снова и снова… На третий день я пообещала директору переехать к нему в кабинет с рабочим столом и документами. Мой решительный вид, трясущиеся руки и подергивающаяся голова убедили его в твердости моих намерений. В результате была вызвана скорая психиатрическая помощь из «Кащенко». Врач попросил задержать больную разговорами у меня в кабинете, поскольку процесс доставки душевнобольных людей в клинику сопровождается определенными трудностями…
Полтора часа я добросовестно выслушивала безумные бредни, считая их ничтожной платой за избавление. Прибывшая бригада психиатрической помощи сразу же встала в тупик. Я их потом поняла и простила. Представьте себе следующую картину: сидят две женщины одинакового возраста напротив друг друга. Одна из них со спокойным мирным лицом – оно стало таким буквально за доли секунды, как только люди в белых халатах появились на пороге. Вторая – с красной, покрытой пятнами физиономией, бегающими глазами и несвязной речью. Обболтав весь язык уговорами бедняжки не пугаться мести руководства, я на вопрос врачей: «Что случилось?», выдала полную версию об изощренном преступлении администрации нашего предприятия в отношении несчастной Марины Михайловны. Глаза предводителя бригады слегка затуманились: он устал приглядываться – то ко мне, то к ней. В конце концов спросил напрямик, кто из нас Марина Михайловна. Наивный человек! Мы моментально указали друг на друга. Он переменил тактику и вкрадчиво поинтересовался, где спрятан окровавленный нож преступников? Что меня заставило заткнуться в этот решающий момент, не знаю. Судьба Ефимову хранила… Поэтому честный и прямой ответ: «под моей подушкой» прозвучал из уст Марины Михайловны. На этом можно было бы и
