достану… И постарайся не трястись так. Бесполезно градусник ставить – стряхнешь. Эк тебя штормит!
Фонарик нашелся быстро. Следом из аптечки был извлечен градусник. На кровати, не просыпаясь, завозилась Аленка…
Меряя температуру, я терзалась мыслями о человеке, валявшемся в подвале. В том, что наткнулась именно на руку, а не на медвежью лапу, сомнений не было. Они были только по части моего недостойного трусливого поведения. И терзали душу хуже когтистой медвежьей лапы. Надо собраться с духом и все рассказать Наталье. Если мы втроем здесь, то в подвале наверняка кто-то из троицы домашних аборигенов. Тогда почему была открыта входная дверь? Ладно, не будем пока на нее отвлекаться. Ну, сколько можно уделять ей внимание? Господи, как хочется прилечь! Голова раскалывается, все тело ломит. Можно по косточкам пересчитать все мои составные части. Ноги просто выворачивает коленками назад. И очень хочется пить.
– Пить! – внятно произнесла я и потянула на себя остатки упаковки вместе с желанной бутылкой.
– О! Прямо как на поле боя! Подожди, не шевелись, я градусник вытащу… – Наташка посветила фонариком на шкалу и завопила: – Мама дорогая! Тридцать девять и четыре с половиной!
Аленку мигом сдуло с кровати:
– Что?! – взвыла она. – Мама опять утонула?
– Да нет же, на сей раз холодной воды не мешало бы. Хоть на компресс. У нее очень высокая температура. Я твою маму в холле отловила, когда она в беспамятстве пыталась выйти на улицу через закрытую дверь. Потом как-то мобилизовалась и в подвал полезла за водой…
– Как жаль, что я шприцы не взяла, – засуетилась дочь. – Надо хотя бы анальгин в нее запихать.
– Да дайте же наконец попить, – чуть не плача от жалости к самой себе, простонала я, – нет сил ни говорить, ни открыть эту окаянную бутылку…
Половину выпила сразу. И стало казаться, что в теперешнем своем состоянии чувствую себя гораздо хуже, чем обладательница теплой руки из подвала. Может быть, Наина, беспокойная душа, опять сорвалась с места и упорхнула спать в подвал? А вдруг это Дульсинея? И у нее сердечный приступ! Обещала же остаться в этом доме через труп! Только я так и не поняла, чей именно? Ее собственный или Юленьки…
– Пойдемте в подвал, – дрожа всем телом и поминутно то натягивая, то стягивая с себя одеяло, накинутое на меня дочерью, предложила я и опять принялась за воду. Убывала она катастрофически быстро.
– Обязательно! – Алена мне не возражала. – Вот сейчас спадет немного температура, и пойдем. Погуляем.
– А в подвал все-таки придется тащиться, – взгрустнула Наталья. – Твоя мамочка сейчас вылакает всю бутылку. Но это просто замечательно. Пить ей необходимо как можно больше. Не вовремя она родниковой водички из озера нахлебалась, ох не вовремя! Ну да за окном все светлее и светлее. Утро начинается. Можно и без света обойтись. Только пойдем вместе, – обратилась она к Алене. – Больше принесем. Бутылки внизу, прямо у входа в подвал валяются.
– Не ходите, – простонала я. – Там, в подвале, чье-то тело…
– Бредит! – Подруга выражала мне явное сочувствие, глядя в потолок. – Не волнуйся, Ириша, я помню, что там было тело. Твое. И ты его удачно прихватила с собой. А главное – очень своевременно. Если что и растрясла по дороге, так мы прихватим. Не волнуйся и ложись в койку. Утро уже – спать пора.
Забираться в кровать сил не осталось. Я просто брякнулась на диван, позволив укрыть себя одеялом, и была убеждена, что скоро эта шустрая двойка в панике прискачет назад и поневоле сыграет общий подъем…
2
Проснулась я почти в одиннадцать часов в состоянии великой слабости. В комнате была только Аленка. Она сидела на краешке дивана, улыбалась и с любопытством наблюдала за моим пробуждением.
– Ура-а-а! Полчаса тебя караулю. Вставай скорее, если можешь, ты уже родилась! С днем рождения! – Звонкие чмоканья пробежались по моей физиономии. – Как ты?
– Да поживу пока, – шмыгнула я носом. – Пить хочется…
– Еще бы! После фуросемида да дикой температуры… На, держи. – Она протянула мне пластиковую бутылку «Кашинской», и я, окончательно очнувшись, рывком села на кровати.
– Вы были ночью в подвале?! – Наверное, от моего вопроса веяло настоящим ужасом, поскольку Алена перестала улыбаться и озабоченно потрогала мою голову.
– Сейчас смерим температуру. Судя по тому, как ты маскируешься под бледную поганку, она не должна зашкаливать, тем не менее… Мам! Да что с тобой? Пожалуй, ты еще бледнее этой самой поганки…
– Что вы видели в подвале?
– Да ничего хорошего! Дался тебе этот подвал! Успокойся в конце концов! Докладываю: внизу, у входа, валялось семь бутылок минералки в живописном беспорядке. Одна от падения лопнула и, пользуясь случаем, утекла. Ночью, как выяснилось, остановился генератор. Наверное, горючее кончилось. Юлька с утра с ним разбиралась. Наталья Николаевна ей помогала своим присутствием. Она там картошку набирала. Сейчас готовится персональный праздничный завтрак для тебя. Юлечка немного отошла. Наину накормили второй раз, она безотказная. Первый раз в шесть утра – Дульсинея, второй раз мы, полчаса назад. Слопала мою порцию каши по второму заходу только так! Но я на нее не в обиде. Сама знаешь, молоко не переношу. Главная утренняя новость – Дульсинея отчалила с острова. Юлька лодочное такси на половину седьмого утра заказала по ее настоятельной просьбе. Домомучительница пригрозила вернуться только после того, как наша хамская компания покинет эту фазенду.
Алена продолжала болтать опять что-то про сольные номера бабушки Наины, а я в полном недоумении анализировала события прошлой ночи. Неужели у меня и вправду были глюки? Но я же слишком хорошо помню, что входная дверь в особняк оказалась открыта, и потом… жуткое ощущение чужих неподвижных пальцев в собственной руке… Нет, это не может быть бредовым чувством… В подвале лежал беспомощный человек. Надеюсь, не труп. Рука не была холодной. Вопрос – куда он (или она) делся?
Я беспомощно оглянулась на окно. Солнце здесь появляется во второй половине дня, но все равно ясно, что погода хорошая. И металлические решетки целые. Птицы вовсю заливаются. Совсем не страшно.
– Давай сюда градусник! – Я покорно вытащила его и передала дочери. – Удивительно… Тридцать пять и четыре! Явный упадок сил. Фига себе, какие перепады! Такое впечатление, что ты вчера сама себя подогрела, а сегодня обесточилась…
– Не-е-ет, Наина Андреевна, вам не сюда. Вон там ваша дверь! Мы ее сейчас за вами благополучно и закроем… До лучших времен! Сидите спокойно и ждите – скоро гулять пойдем. И в таком виде не надо портить праздник Ирише, а то она до следующего не доживет. Зачем вы кашей в окно плевались, а? Уже забыли? Ладно, для начала причешемся… – Наталья в коридорчике заливалась на разные голоса. Как птицы в лесу. Интонация напева менялась в зависимости от содержания.
Судя по всему, Наина досталась нам как переходное Красное Знамя. Юленьке не до нее, а Дульсинея мстительно радуется, рисуя в своем воображении картины нашего коллективного «отдыха»…
– Самое ужасное, – до меня наконец дошел голос дочери, – что эта Баба Яга убрала куда-то все лекарства. Непонятно, чем пичкать Наину Андреевну? Как выяснилось, Юля вообще ничего не знает. Одна надежда на завтрашнее возвращение Валерия…
Подруга буквально вломилась в дверь:
– Ну что ты здесь сидишь с мокрым носом? Температура есть? Фига себе! Стряхнули, что ли? – Не нуждаясь в ответах, она сунула градусник мне под мышку и принялась петь хвалебные гимны Дульсинее, удивляясь, как та не сбрендила раньше. Полчаса в обществе Наины равносильны году исправительно- трудовых работ. Никак не меньше. Самое ужасное, что лекарства наверняка закрыты в комнате слинявшей сиделки, а ключ от этой комнаты Евдокия Петровна в сердцах наверняка уперла с собой. Юлька целый час ищет запасной. Наина опять жалуется на пулю, застрявшую в матрасе, изображая из себя принцессу на этой самой пуле. А заодно привычно призывает всех Юленек собраться в кучу и спасаться. Конец света, короче говоря! Кто знает, что придет ей в голову ближе к ночи? Вдруг надумает спасти весь окружающий мир? Радикальным, так сказать, способом… Наташка пригорюнилась. Мы тоже расстроились. – В конце
