проверить, нет ли в пакете записки, доказывающей принадлежность передачи Лизе, Владу или Милочке.
– Выкинул, – односложно пояснил Гришка.
– Дурак! – также односложно оценила я его действия. – Алена, посмотри следующий пакет, от кого он?
– Ни от кого. Не знаю, от кого, – разговорился больной.
– Вот его-то мы и выкинем, – обрадовалась я так, как будто осуществилась моя заветная мечта внести свою лепту в дело утилизации отходов. Надо же! Зря не подзадержалась и не посмотрела вместе с мужем передачу на эту тему.
Заглянув в очередной пакет и понюхав его содержимое, дочь с сомнением взглянула на нас обоих:
– Может, лучше кому-нибудь отдать? Тут тоже мандарины, яблоки…
– Оставь! Сама выкину, – выплевывая изо рта надоевшую марлю, сердито заявила я. – И как только они работают в таком наморднике?!
– А зачем он вам? – спросил Гришка.
– Для конспирации, – буркнула я в ответ и с удовольствием стянула повязку вниз. – В общем, так, Григорий: передачи без опознавательных знаков ни от кого не принимаешь. Ни от каких тетей, ни от каких дядей. Мать, сестра и мы приносим их сами… От Елизаветы, Влада и Людмилы Станиславовны… Впрочем, пожалуй, мы и их пакет выкинем. Они же не сами его принесли. Это вполне мог сделать и убийца… А тебе, преодолевая лишнюю головную боль, придется напрячь свою бедную головушку и вспомнить, кого еще ты мог видеть в ту убийственную ночь. Помимо Влада и Елизаветы. Кстати, у тебя нет ее фотографии?
Больной до того забылся, что потянулся за книжкой, лежавшей на тумбочке, загипсованной рукой. Я его опередила, заметив, что при сотрясении мозга не только читать, но и думать вредно. И осеклась… Но тут же легко отмахнулась и уверенно заявила, что бездумно все равно не проживешь, поэтому ему все-таки надлежит вспомнить убийцу Эдуарда и собственного палача. Пусть пока расследуют это дело как попытку грабежа. Еще спугнут настоящего виновника. Его следует брать только с поличным…
На фотографии Елизавета была не одна. Летний снимок – на фоне кудрявой березы и какого-то поля, непонятно чем засаженного, позади коляски, в которой, как на троне, восседала – по-другому и не скажешь – пожилая женщина со строгим лицом, стояли, принужденно улыбаясь, три человека – Милочка, Влад и Лизавета.
– Боже мой! – невольно вырвалось у меня так, что Алена, сунувшаяся через мое плечо посмотреть фотографию, испуганно отпрянула назад. – Да они же родственники! Просто родные брат и сестра, – потрясая фотографией, не удержавшись, пискнула я. – Вот он – последний оплот в предположении об их виновности! Рухнул! Замечательно! Ох, уж этот мне Орехово-Зуевский «лопух» Влад! У меня просто редкостная интуиция! Гриша, а у тебя нет Лизиной фотографии со спины? Впрочем, зачем тебе ее спина? Достаточно того, что она блондинка с длинными волосами. Так! Алена, хватай сумки! Я тебе помогу. Гриша, будь здоров, мы тебя покидаем. Ты хорошо запомнил все, что я тебе сказала?
– Да… Они брат и сестра… А я думал…
– Ну и опять дурак. Впрочем, я тоже сначала так думала. Но запомнить ты должен другое…
Пришлось повторить мои наказы.
Мы долго ждали автобуса, и уже при посадке я обратила внимание на то, что в руках у дочери не два, а три пластиковых пакета. Все правильно, не нашли мусорного контейнера на выходе из больницы, а бросить пакеты в урну не решились. Вдруг кто-нибудь возьмет, съест содержимое и отравится. Но почему все-таки три, а не два?
Ответ был прост. Мы случайно прихватили и свой собственный пакет с передачей. Его в качестве оправдания за беспредметное шатание по магазинам в поисках новогодних подарков и привезли домой. Содержимое двух других щедрыми руками раскидали по разным мусорным контейнерам, одолеваемые мыслью о том, что, возможно, вершим глупое дело.
Дома ждал сюрприз. Едва Аленка вставила в дверь квартиры ключ, как она сама гостеприимно распахнулась. Растерявшаяся дочь, вместо того чтобы шагнуть вперед, шагнула назад, натолкнувшись на меня, обернулась и пропела:
– Ой, здра-а-а-авствуйте!
– Привет! – отозвался из квартиры друг семьи Листратов.
– Ага! – попридержав дочь, потерявшую пространственную ориентацию, бодро сказала я и протиснулась вместе с ней в дверь.
На кухне гремел кастрюлями Димка.
– Иришка! Слава богу. Виктор плов делает по фирменному таджикскому рецепту. Иди посмотри, правильную емкость я ему дал угробить?
– А где жена Виктора? – строго спросила я, позволяя Листратову стянуть с меня шубу. Аленка оперативно разделась сама и юркнула в свою комнату. У Димки на кухне что-то грохнулось, и он не ответил. – Ладно, я сама догадалась: он вместе со своими таджиками выжил ее из дома.
Листратов был настроен миролюбиво:
– Это она меня выжила. При поддержке тещи. Один я у них остался… здоровый. – И оглушительно чихнул. – Зачем тебе этот намордник на шее? От холода или в разведку ходила?
– В логово друзей… Вить, а ведь это дело в твою подведомственность не входит. Область! – сообщила я, старательно причесывая вместо собственной головы шубу.
– Друзьям надо помогать, – нравоучительно заметил Листратов, и я задумалась. Друзья бывают разные. – Всем друзьям! – уточнил помощник прокурора.
– Меня муж бросит. Может быть, даже на весь завтрашний выходной.
Как бы в подтверждение моих слов грохот на кухне усилился. Виктор Васильевич недовольно поморщился и громко сказал:
– Хирург называется! Дима, у тебя все операции с подобным шумовым эффектом проходят?
Димка вякнул что-то неопределенное, и Листратов посветлел лицом:
– Это, наверное, эксклюзивный метод реанимации. Мертвого поднимет! А за себя, Ириша, не волнуйся. Я уже сообщил Дмитрию Николаевичу, что ты стала жертвой обстоятельств и, сама того не подозревая, главным свидетелем по делу.
– Так вот почему он кастрюлями гремит! – догадалась я.
– Не волнуйся. Это с непривычки – в шкафу заблудился. А новость он воспринял вполне спокойно, привык, однако.
– Хорошо. Но два условия: рассказывать буду только при Наташке, она хоть особа и заразная, но, в случае чего, поправит, и умолчу про поход в мужской стриптиз-клуб…
– Куда?
Я замерла, прервав формирование на шубе прямого пробора. Умолчала так умолчала!
– Мне бы… руки помыть. И переодеться…
– Не имею права задерживать, – съехидничал Листратов. – Пойду к приятелю, пока кухню не разнес.
Я прошла мимо Аленки, глаза которой таращились на меня из вроде как закрытой двери ее комнаты.
– Про ночной кошмар потом расскажу, – процедила я мимоходом. – Мы со Славкой тебя будить не хотели…
Что такое таджикский плов в целом, я не помню. Хотя кое-что в памяти сохранилось: это когда отвлекалась от рассказа, сплевывая шкурки чеснока. Оказывается, в этот плов чеснок кладут, не очищая!
Наташка со своей субфебрильной температурой, в толстенной жилетке, не уступавшей плотностью бронежилету, с осторожностью рылась в своей тарелке и время от времени перебивала мой рассказ. Напоминала об исторической родине плова, представители которой разных возрастов, но одинаково жуткого вида пристают к москвичам с требованиями о материальной помощи. Может быть, даже на такой же фирменный плов.
Я постаралась как можно быстрее и суше изложить события, начиная с того самого утреннего звонка Наташки, которым она пригласила меня очуметь вместе с ней. Косясь на Листратова, осторожно сказала,
