женской чести. С какой простой и откровенностью рассказала она мне накануне о том, как «любилась» с княжеским сыном…»
Но потом я вспомнил отчаянные глаза Любавы и то, как безутешно она зарыдала, увидев свою молодую госпожу, влекомую на поругание. Нет, наверное, обычаи обычаями, а к такому насилию женщины непривычны во все времена.
Кроме того, действовать я был обязан. Оказавшись в агрессивной воинственной среде, я должен был отвечать на агрессию. Брось я сейчас Любаву, отступись от нее, и уже завтра со мной самим сделают еще что-нибудь похуже — это закон звериной стаи.
Ружье было заряжено еще накануне. Я поднял его и навел стволы на воина, уже успевшего повалить Любаву вновь на землю и устраивавшегося на ней. Теперь она даже не сопротивлялась, а лишь отвернув в сторону лицо, смотрела куда-то вбок.
— Встань и отойди от нее, — скомандовал я воину, но тот уже уверился в моем бессилии, а вид ружья ему ничего не говорил. Подумаешь, какая-то странная железная палка.
«Жаль, что заряжено жаканом, — подумал я в последнее мгновение, целясь насильнику в ногу. — Дроби вполне достаточно было бы. А теперь придется ногу отнимать».
Я выстрелил, и от грохота все вокруг вскочили. Воин попытался подняться, но не смог. Он повалился вбок, хватаясь руками за рану в голени.
Никто не понял, что именно произошло. Ошеломленные воины переглядывались, косились на меня и кричали о чем-то. Несколько товарищей подошли к раненому и принялись осматривать его.
Рана в ноге выглядела совсем не страшно в сравнении с теми ранами, которые наносились тут мечами и топорами. Так, небольшое кровоточащее отверстие…
Любава отбежала в сторону и пыталась трясущимися руками стянуть на груди разорванное платье.
— Как ты это сделал? — спросил Вяргис, приближаясь ко мне и с опаской глядя на ружье в моих руках. Он как-то связал в своем сознании странные железные палки и ранение, нанесенное его воину.
От ответа на этот вопрос могла зависеть моя жизнь. А какой ответ будет для меня благоприятным?
— Я поразил твоего человека из оружия, которое принес с собой из моей страны, — стараясь выражаться помягче, медленно проговорил я.
— Ты поразил его громом?
— Нет, — сказал я, решив, что врать не стоит. Мне, может быть, придется провести в этом мире еще много времени, и ложь дорого обойдется впоследствии. — Я поразил его маленьким куском металла, который вылетел из этой вот трубки с очень большой силой. А гром — это просто шум, с которым металл вылетел наружу. Такая штучка может пробить любую кольчугу.
Вяргис качнул головой:
— Кольчугу может пробить и стрела, выпущенная из хорошего лука. Но стрелу я вижу, а твой кусок металла… Где он?
— В ноге, конечно, — ответил я. — Если хочешь, я могу его вынуть. Только я хочу, чтобы никто из твоих людей больше не приставал к моей подруге.
Вяргис остался спокоен.
— Ждан сам виноват, — произнес он. — У вас был бой, и ты победил.
Ага, очень хорошо! Мой выстрел был признан боем, поединком, в котором я поразил врага. Это была хорошая новость, а плохую новость Вяргис сообщил мне тотчас же.
— Теперь девушка опять твоя, — сказал он миролюбиво. — До тех пор, пока ее не захочет отобрать у тебя кто-нибудь еще.
Любава приблизилась ко мне и встала рядом. Она еще вся дрожала, и я, поддавшись внезапному порыву, крепко обнял ее за плечи, прижал к себе. Я вдруг понял все, как-то одним махом охватил в своем сознании, где я и что произошло. До этого, весь предыдущий день до меня не доходило со всей ясностью и простотой то, что докатило только сейчас.
Накануне я действовал во многом механически, как бы плыл по течению событий, следуя за обстоятельствами. Наверное, последняя встряска с Жданом и моим выстрелом в него, сделанным от полного отчаяния, поставила все на свои места.
Где я оказался? Что со мной? Для чего это и ради чего? Кто даст ответ?
Мир, где я оказался, совсем не похож на мой. И далеко не только тем, что здесь нет автомобилей и аспирина, мобильников и пистолетов. К этому как раз еще можно было бы привыкнуть, но дело обстоит значительно хуже. Мир этот не похож во всем. Люди здесь по-иному мыслят, иначе общаются друг с другом, здесь царят непривычные и непонятные мне законы жизни.
Это далекое прошлое? Или одна из параллельных реальностей? Этого я определить не мог. Но ясно было, что мир этот — языческий, с чуждыми мне нравственными законами, с непостижимыми для меня понятиями о добре и зле.
И в этом мире я совершенно один, и есть у меня только один близкий человек, который тянется ко мне, нуждается во мне. Человек, которого я могу защитить, согреть и накормить. Эта вот девушка!
То, что Любава волею судьбы оказалась красавицей, было приятным, но привходящим обстоятельством, о котором я из скромности предпочитал не думать вовсе.
— Ты сильно испугалась? — спросил я девушку, которая буквально приникла ко мне всем телом.
— Сильно, — призналась она. — Я не думала, что ты сможешь одолеть этого Ждана. Он приставал ко мне еще до сна, когда я отходила от костра. Но я тогда вырвалась и убежала к тебе, и он не посмел… А теперь… Теперь…
— Ладно, успокойся, детка, — сказал я, придавая своему голосу уверенность. — Подумаешь, какой-то немытый Ждан. Больше он к тебе не полезет, и никто не полезет — я не дам тебя в обиду.
Рядом с Любавой я ощущал себя сильным и смелым, но это опасное чувство — оно может привести к безрассудству. Кроме того, мне захотелось быть еще и благородным.
— Кстати, о Ждане, — заметил я. — Хоть он и грязная скотина, но нужно позаботиться о его здоровье. Давай-ка, я подойду к нему.
Помимо благородства было и еще одно соображение. Случившийся инцидент следовало как можно скорее притушить. Конечно, после того, как я столь эффективно использовал ружье, другие воины станут относиться ко мне с опаской и поостерегутся нападать, но мало ли что может случиться. Воины — люди специфические, не стоит делать себе из них врагов. Тем более что особенно мне следовало проявлять осмотрительность: я тут чужак, один и тычусь в этом незнакомом мире, как слепой котенок. В следующий раз, если кто-то захочет убить меня, ружье может и не помочь. Да и зарядов у меня осталось кот наплакал…
Когда я подошел к корчащемуся на земле Ждану, все расступились. Он сидел, схватившись за ногу и с изумлением разглядывая ее. Боль была не слишком сильной, но ступать на ногу человек не мог.
Увидев меня, он вскинул голову, и я заметил в его глазах страх.
— Эй, — строго сказал один из молодых воинов по имени Канателень, обращаясь ко мне, — ты не можешь сейчас его убить.
— Ты мог убить его сразу, — добавил другой, — но теперь уже поздно добивать, время прошло. Это будет не по правилам.
Ну и прекрасно! Значит, все то, что я сделал до этого, признано соответствующим правилам, и на том спасибо. Мне оставалось лишь широко улыбнуться.
— Я и не собираюсь его убивать, — радостно сообщил я всей честной компании. — Просто он ранен, и я хочу осмотреть рану. Надо же вылечить вашего милого Ждана.
Пуля пробила мягкие ткани и сухожилия, но не задела кость — я мог гордиться метким выстрелом. Более гуманного ранения из ружья нанести просто невозможно. Правда, парень будет сильно хромать всю оставшуюся жизнь, но с этим уж ничего не поделаешь: ему следовало подумать хорошенько, прежде чем лезть к моей девушке.
Странно, но в ту минуту я впервые подумал о Любаве именно как о «своей девушке».
— У тебя внутри находится железо, — сообщил я Ждану, который только моргал, глядя на меня. — Можно вытащить это железо, и тогда нога постепенно будет заживать. Правда, ходить нормально ты не
