выкрашены в разные цвета, преобладает травянисто-зеленый. Огромные кроссовки «Катерпиллер» оставляют кружева следов на паркетной доске. Она шумно придвигает к себе кресло на колесиках, откатив его от письменного стола, и буквально падает на него.
— Красивая майка, — хвалю я.
— Да ладно, — отвечает Саша.
— Саша — скульптор, создатель современных инсталляций, — объясняет Алеша и смотрит вопросительно на мою девчонку. Девчонка комкает в руке край свитера нежно-розового цвета.
— Эта девочка, — считаю нужным сообщить я, — пока у меня живет. Так получилось. Сложности. Разные. Саша, вам удобно будет пройти со мной, я покажу, где можно разместиться, переодеться?.. Ванная, полотенца, горячая вода…
— Да ладно, — соглашается Саша, и мы выходим. Девчонка вприпрыжку скачет за мной. От волнения она грызет уже свитеров рукав. Скоро от нежно-розовой шерсти ничего не останется. Или это акрил? Скорее всего.
Открываю дверь в комнату, когда-то запланированную как гардеробная (надоели эти шкафы и обувные коробки штабелями! Должен же человек иметь место, где можно бросить рубашку и чулки!), но полноценно никогда ею не ставшую. Выбранный мною спальный гарнитур включает великолепный шкаф из массива березы, при сравнительно небольших габаритных размерах он отличается изрядной емкостью, без труда вмещая требуемый объем одежды. Так что гардеробная заполнялась только обувью разных сезонов, а также там разместилась гладильная система
— Вас не смутит диван в роли спального места? — любезно осведомляюсь я у Саши, она удивленно моргает и молчит. Девчонка выпускает нежно-розовые нитки изо рта и внезапно произносит речь:
— Саша, это прекрасный диван. Я типа понимаю, чего ты молчишь. Тебе как бы неудобно, что о тебе заботятся. И ты думаешь, что лучше тупо промолчать. А это реально неправильно, клянусь. Не думай, что от тебя хотят чего-то офигительного вообще. Просто надо сказать «спасибо». Да?
Девчонка смотрит на меня. Я смотрю на девчонку. Саша открывает рот. Говорит:
— Да ладно!
Потом, минуты через полторы:
— Спасибо, конечно!
Девчонка повторяет:
— Спасибо.
Я чувствую, что немедленно разревусь. Быстро разворачиваюсь и отступаю сначала в коридор, потом в ванную. Когда минут через пятнадцать возвращаюсь, застаю все общество на кухне. Алеша мечется с чайником, Саша странно разместилась на корточках у стены, девчонка вынимает из посудомоечной машины чашки.
— Мамочка, — сын мягко берет меня за руку, — мамочка, прости меня, идиота, я не подозревал, что ты так разволнуешься… Надо было предупредить, конечно… Просто так получилось, мы планировали с Сашей несколько дольше пробыть в Праге, но так получилось…
— Да ладно, — Саша перебивает его своим глуховатым голосом, — чего уж тут скрывать-то. Папаша мой меня выгнал. Ну и Алеху тоже. Ясный перец, зачем папаше Алеха, если папаша меня презирает и не хочет видеть?
Девчонка грамотно окатывает заварочный чайник кипятком, засыпает черного чаю, «Цейлонский щеголь», заливает водой, сверху аккуратно пристраивает полотенце.
— Ваш отец живет в Праге? — Я усаживаюсь на низкий диванчик, привычно глажу рукой темно- вишневую кожу, она чуть шершавая, очень приятная.
Один рекламодатель, крупный импортер испанской мебели, как-то расплатился за услуги, так называемый «бартер». Обычно я не приветствую такие акции, но в этот диван просто влюбилась, иначе не назовешь. Захотела его немедленно заполучить, и заполучила. Как раз был закончен грандиозный ремонт и переустройство квартиры, причем результатом я была недовольна — так бывает.
Нравилась только кухня, вот эти приглушенные тона, плитка на полу цвета терракоты, бабушкин буфет. Как только появилась возможность, я отреставрировала его и теперь горжусь им до неприличия. Так я и проводила тогда все время — на темно-вишневом диване, оглаживая пальцами то резной дуб буфета, то мягкую кожу сиденья и спинки.
— Живет, — с неожиданным смехом отвечает Саша, запрокидывая голову назад, ее пестрые волосы некоторыми фрагментами достают до острых лопаток, — а чего ему не жить-то, клинику держит. Говна пирога…
Алеша улыбается, выходит на некоторое время и возвращается с несколькими плитками швейцарского шоколада, моего любимого. Саша протягивает руку, распечатывает шоколадку и помещает в рот невероятно большой кусок.
— Так вот, — продолжает она с набитым ртом, — так вот, выгнал, короче, меня. Ну просто на хер послал, я извиняюсь, конечно. И вообще даже не из-за чего. И вообще даже просто так. Чаю можно?
Девчонка, хорошо освоившись с ролью хозяйки, передает Саше кружку, та ставит ее непосредственно на пол и крошит туда зачем-то шоколад кусочками.
— Просто так, — повторяет она с нажимом и рассказывает что-то бесконечное о своем неудачном обучении в Карлововарском университете, об отце, его гражданской жене, по общему счету шестой, о ее неприятной деловитости, несмотря на славянское происхождение.
Я очень рада этой ее болтовне, позволяющей мне чуть повременить с выполнением светских обязанностей хозяйки, с наслаждением пью чай, смотрю на сына.
Наши отношения никогда не были простыми. Но почему-то сейчас впервые вообще я как-то очень хорошо поняла, что его жизнь — это только его жизнь. Лишь бы был здоров. Вот так просто. У меня теперь есть чем заниматься, вдруг отчетливо понимаю я, у меня теперь есть чем заниматься, и мне дали шанс. Или вот так правильнее: Дали Шанс.
Девчонка смеется, слушает Сашу и попутно спрашивает, знает ли она чешский язык, раз пыталась учиться в их университетах.
— Да ладно, — Саша верна себе, — за год хочешь не хочешь выучишь… Дурацкий язык. Хотя смешной. Впрочем, как и украинский. Украинский даже смешнее.
— И чем тебя так насмешил украинский язык? — Алеша успел, оказывается, переодеться и сидит, качает босой ногой в полосатых длинных шортах.
— У меня была история в Прикарпатье. Лазали с друзьями там одно лето. Остановились на ночлег у одной сердобольной бабули в селе, находящемся на полпути к вершине горы. Ночевали на веранде, утром я проснулась рано, так как солнце шпарило в глаза и спать не было никакой возможности. Услышала, как наша старушка-хозяйка разговаривает с соседкой. Говорит: «То я сунула голову у ширiнку i пiшла когутам яйця мацати». Я была в шоке. Ну ни хрена ли себе, подумала, голову в ширинку и яйца мацать! Бабуля-то! В итоге оказалось что ширинка — это платок, а когут — курица. И понимать адскую фразу нужно как — «Надела на голову платок и пошла проверять, не снеслись ли куры…»
— Скучновато оказалось в итоге, — Алеша усмехается и барабанит пальцами по столу.
Этот стол… Как долго я искала такой, подходящий к бабушкиному буфету, искала, в сущности, копию погибшего стола… Если так можно сказать про мебель. После стремительного расставания с Максимом Максимовичем я разучилась спать. Днем работала, ночью бродила по квартире. Причем читать, слушать музыку, смотреть сериалы «Скорая помощь» и «Друзья» не могла, не получалось. Ходила из комнаты в комнату, рассматривала существующие пути развития ситуации. Вообще, более всего я хотела убить себя, конечно. Это мне было бы легче всего. Даже способ выбрала, верный способ, огромная доза морфина гидрохлорида, это ерунда, что якобы невозможно завладеть такой огромной дозой. Главное, иметь разветвленную сеть друзей, и все становится значительно проще. Но как быть с Алешей, трезво думала я, куда я Алешу?.. И плакала, потому что такой хороший, хороший финал с гидрохлоридом никак не сочетался с его интересами.
В одну из таких ночей я сидела на кухне, стол стоял еще тот, бабушкин, я сидела, обрушив на него голову, занавесив все волосами. При этом я еще плакала, даже рыдала, плечи тряслись, стол содрогался, и вот на пол с грохотом, странным для такого незначительно события, упал нож. Упал очень неудачно,
