Не понимая, откуда идет этот голос, Савва Николаевич стал озираться, вертеть головой и всматриваться во все углы. Наконец его взгляд уткнулся в русскую печь, стоящую почти посередине избы. Наверху шелохнулся полог, и он с трудом различил чье-то лицо.
— Сядь, посиди. На табуретку садись, — снова прохрипел голос с печи. — Подожди, пока отец Маврикий помолится.
Савва Николаевич покорно сел и стал прислушиваться к молитве… Теперь он мог разглядеть, что в красном углу избы висели большие потемневшие от времени иконы без окладов, но с золотистыми нимбами над головами святых. Свет от свечи колыхался на их суровых и скорбных ликах. Едва заметный синий огонек лампадки подчеркивал торжественность момента и рождал незабываемый запах с детства: ладана и лампадного масла.
На Савву Николаевича медленно наползали воспоминания своего детства.
Годика в три он только-только начал понимать, что у мамы и папы кроме него есть братья с сестрицею и что все они — его родные. А еще есть бабушка Таня и дедушка Саша — тоже его. Они все Саввушку любят, ласкают, приносят всякие подарки, пряники, конфеты в фантиках — немыслимую роскошь в то голодное послевоенное время. Больше всех его любила бабушка. Она брала Саввушку на руки и все что-то шептала, шептала, рассказывала про все на свете: про петуха, про кошку, про коровку, про всех на свете зверей и людей. Голос у бабушки Тани был тихий, и она никогда его не повышала, даже если дед Саша, высокий богатырь с огромной седой бородой и таким же огромным громким голосом, что-то пытался ей возразить.
— Тише, тише, дедушка. Ты не мешай нам разобраться. Вишь, дело-то какое серьезное. Тут не гром и молнии нужны, а доброта и ласка.
И дед Саша сдавался:
— Ладно, делай как знаешь. Только помни, добрыми намерениями вымощена дорога… сама знаешь куда!
— Тише, тише, Сашенька, разберемся и все сведем к плюсу. Любое дело должно быть добрым, если его с добрыми мыслями творить начали. Не верю я во зло. Оно есть, но оно короткое, как ночь летом. Смеркается, а глядишь — и солнышко показалось.
Дед Саша крякал, брал кисет с самосадом и шел на улицу курить трубку. Не мог он спорить с бабушкой Таней. Она всегда выигрывала споры. И мальчик Савва с младенчества пропитался любовью к бабушке Тане за ее постоянную готовность помочь, сделать добро, не задумываясь о благодарности.
Помнит, как у них случилось горе в семье. На мать, которая работала на картонной фабрике, упала кипа весом около ста пятидесяти килограммов. Ей сломало ключицу и пару ребер, вывихнуло плечо. Он помнил, как увезли мать на машине «Скорой помощи», помнил слезы старшей сестры, строгое лицо отца. И всех успокаивала их бабушка Таня:
— Все будет хорошо. Раны залечат, кости срастутся, а время облегчит душевные страдания.
Мать долго лежала в больнице, и все это время бабушка Таня возилась с четырьмя внуками, самому старшему из которых не было еще и девяти лет, а младшему, Савве, всего только три годика.
Бабушка Таня приучила ребятишек работать в большом домашнем хозяйстве. Сестренку научила доить корову, старшего брата — топить печь, среднего — носить дрова и воду, а младшего, Савву — стеречь цыплят от коршуна. Именно этот эпизод из детства сейчас почему-то явственно всплыл в памяти Саввы Николаевича.
Детство всегда остается надежным прибежищем, куда можно спрятаться, отсидеться, прийти в себя. Какие бы передряги в жизни ни случались, ты всегда с благодарностью вспоминаешь о детстве, там ищешь ответы на вопросы: что делать, как себя вести?. Детство — сито, через которое пропускается будущая жизнь, только мы понимаем это слишком поздно, когда она уже состоялась.
Савва Николаевич встряхнулся от грустных размышлений о превратностях судьбы, решил еще раз вспомнить свои корни. И первым на ум пришел дед Саша. В пятидесятые годы маленький полустанок, где жил Саввушка, заполнили пришедшие с войны безногие и безрукие калеки. Настоящих мужиков почти не осталось. Только один дед Саша был цел и выделялся своими размерами и мощью.
Александр Михайлов, или дед Саша, казался маленькому Савве олицетворением русской мощи, потому что походил на русского богатыря из сказок, услышанных от бабушки Тани. Высокий, с крепкой широкой грудью, с абсолютно седой головой и такой же седой окладистой бородой, которая всегда была аккуратно подстрижена и расчесана. Своей статью дед Саша производил впечатление даже на взрослых, что уж говорить о ребятишках. Особенно хорош был деда, когда в престольные праздники надевал китель с тремя Георгиевскими крестами, полученными на войне с Японией в 1905 году. Тогда молодой Александр Михайлов, сержант лейб-гвардии Семеновского кавалерийского полка, показывал чудеса храбрости на сопках Маньчжурии. Один раз спас полковое знамя, другой — вынес с поля боя раненого командира. И как- то даже из горячности, необузданной силы и смелости, налетел с эскадроном подчиненных ему конников на японский хорошо охраняемый обоз и отбивал его у врага. А ведь это был фураж для коней, еда для солдат, но главное, оружие и боеприпасы.
Силы дед Саша был необыкновенной. Как рассказывал Савве отец, в молодые годы, еще до службы в царской гвардии, дед Саша во время одного из праздников на спор ударил кулаком в лоб и убил насмерть здоровенного быка. При коллективизации, когда в колхозы сгоняли крестьян, дед Саша наотрез отказался туда вступать. За что отобрали у него всех лошадей. Тогда, сам впрягшись в сани или телегу, дед Саша возил дрова из леса, причем нагружал их столько, что лошадь, которую сердобольные односельчане выделили в помощь, чтобы помочь георгиевскому кавалеру, не могла сдвинуть телегу с места. Зато дед Саша легко, как-то играючи, катил тяжеленный воз к дому.
Точно так же, ни у кого не прося помощи, сеял, убирал урожай на своем участке. Помогали ему только многочисленные дети и жены. Детей у него было семеро: шесть дочек и сын. Все трудолюбивые и хозяйственные, а женат дед Саша был трижды.
Сначала он взял в жены дочь разорившегося помещика и принял ее ребенка, девочку Настю. Первая жена умерла в родах, оставив после себя тоже девочку, Прасковью, Паню, как потом ее все называли. Паня с Настей всю жизнь считали себя родными сестрами, хотя родной для них была только мать.
Второй женой деда стала мещанка Елизавета, на которой дед Саша женился, уже будучи на государевой службе. Лейб-гвардии Семеновский полк, в котором служил Александр Михайлов, охранял лично государя-императора России, и служить туда набирали потомков знатных родов. Александр Михайлов относился к очень древнему, но потерявшему имение роду новгородского боярина Арсения, якобы противника легендарного Гостомысла. Так — не так, но в тайных списках древнерусских родов, видимо, Михайловы все же числились, раз их призывали из века в век, из года в год для службы царю и Отечеству. Как бы то ни было, двадцатилетний дед Саша оказался в столице Российской империи Санкт-Петербурге и после двух лет службы женился во второй раз. Они с Елизаветой сняли двухкомнатную квартирку с прислугой на Лиговке, недалеко от Николаевского вокзала, чтобы быстрее добираться на конке до места службы после выходных дней. Елизавета родила деду Саше дочь Серафиму. Сима, так ее называли родные и близкие, выросла дородной женщиной, очень похожей на деда Сашу внешне и по характеру. Это сходство было заметным даже у молодой Симы, в зрелом уже возрасте оно становилось поразительным. Дед Саша очень любил Симу, выделяя ее из всех дочерей, быть может, именно за совпадение родственных признаков.
Елизавета погибла при странных обстоятельствах: как-то утром кухарка нашла ее бездыханной в постели. Дед Саша был на маневрах и узнал о смерти жены только через месяц. Полиция, ведущая дело, следов насилия не нашла и смерть списала на внезапность: сердце отказало, а может, Елизавета задохнулась в мягких пуховых подушках. Пока дед Саша служил, маленькую Симу воспитывала кухарка. После контузии в Маньчжурии георгиевский кавалер дед Саша был списан со службы подчистую. Двадцатипятилетний Александр Михайлов, получив огромное по тем временам жалованье вследствие утраты здоровья и освобожденный от всяких податей, вернулся в родную деревню в N-ской губернии.
В третий раз дед Саша женился на Татьяне, восемнадцатилетней девчонке из соседнего села, куда он случайно попал во время празднования Рождества. Татьяна знала про крутой характер героя войны, но была так бедна, что других женихов ожидать не приходилось. Поплакав, родители благословили дочь. Тогда же обвенчались в местной церкви у отца Константина, который Татьяну и крестил когда-то. Третья жена родила деду Саше трех девочек, сестер Марию, Елену, Евдокию, и сына Григория.