переулков Кабула они на несколько минут оторвались от машины ХАД — и Лаек пересел в Волгу, которой управлял его родственник, царандоевец. На обратном пути он снова поменяет машины…
Кабул в этом месте был пыльным и грязным — не центр, даже асфальта нет, рытвины на дороге, хорошо, что советская Волга выдерживает и худшее. Виллы с глухими дувалами, хазареец с телегой, какие- то старики… В конце улицы бачонок, одетый в теплую безрукавку, тащил куда то козу, надев ей веревку на рога и нещадно колотя по тощим бокам.
— Здесь… — сказал Лаек, сверив номер — сигналь 'два-один'.
Номер он сказал родственнику только после того, как они приехали на улицу. Агентом ХАД мог быть любой, и доверять нельзя было никому.
Громкий сигнал клаксона разорвал обманчиво-сонную тишину улицы
Ворота не открылись.
— Сигнал еще раз.
Новый сигнал…
Кто-то постучал в дверь машины, со стороны пассажира, водитель обернулся, лапнул лежащий на переднем сидении русский короткоствольный автомат.
Бачонок, уже без козы, барабанил в стекло.
— Спокойно…
Сулейман Лаек опустил стекло машины
— Что тебе нужно, маленький негодник?
— Просили передать, что вам надо в сорок второй номер, это на другой улице. Вон туда поедете, и слева, а не справа! — бачонок махнул рукой
— Кто просил?
Вместо ответа бачонок сорвался с места, побежал в ту сторону, откуда они приехали…
— Там может быть засада — задумчиво сказал царандоевец, положивший автомат на колени — скверное дело.
— Опусти… — сказал Лаек — авторитет защищает куда лучше автомата.
В сорок втором им открыли сразу, забор этой виллы был высотой за два метра, а поверху — доски с длинными гвоздями. Во дворике — мангал, на котором жарится мясо, две машины — Волга-21 Такси, привычной для Кабула желто-белой окраски и новенький иранский внедорожник Симург — символ достатка и богатства.
Лаек вышел из машины, водитель остался там, не убирая рук с автомата. Он не знал про своего высокопоставленного родственника, и думал что это — какие то опасные переговоры с представителем крупной, готовой сдаться банды. Лаек не разубеждал своего родственника в этом, пусть думает, что сочтет нужным думать.
Его, не обыскивая, провели в комнату, где была европейская мебель, и сидели несколько человек, с оружием и без.
— Аллах Акбар! — сказал один
— Мухаммед Расуль Аллах — подтвердил Лаек
— Во имя Аллаха, милостивого и милосердного, Господа всех миров…
— Да дарует он Афганистану мир и правление его именем, а не именем безбожников — закончил фразу Лаек.
— Брат наших братьев, ты наш брат — закончил приветствие один из посланников Моджаддиди, человек, разыскиваемый ХАДом за убийства.
Лаека это мало волновало.
— Когда ты увидишь моего родственника — передай ему, что в Кабуле помнят о нем — чуть церемонно сказал Лаек
— Непременно передам. Ваш родственник выражает озабоченность.
— Чем же?
— Он выражает озабоченность гибелью двух братьев.
Лаек, чтобы немного потянуть время — достал нефритовые, старинные четки, начал не спеша перебирать их. Нужно было подобрать слова.
— Признаться, мне странно слышать эти слова. Мой родственник никогда не называл этих людей братьями, когда они были в живых, когда Аллах не забрал их к себе.
Теперь паузу пришлось брать представителям душманов
— Все те, кто идет по пути Аллаха — все они братья, и большой грех думать по-другому.
— Но те, кто хочет добра Афганистану — братья родные, их породнила наша земля — умело вывернулся и ударил в ответ Лаек
И снова — туше. Теперь представитель Моджаддиди либо мог ответить фразой из шариата, осуждающей проявления асабийи, либо — признать правоту собеседника. Но дело то и было как раз в том, что все собравшиеся в этой комнате были не исламскими экстремистами, а пуштунскими националистами…
— Ваш родственник и в самом деле был не согласен с поступками этих людей, когда они были живы — пошел напрямую моджахед — но в сердце нашего амира с их гибелью поселилась грусть. Он хочет узнать — почему этим людям следовало умереть такой ужасной смертью.
Гибель Раббани вызвала в сердцах моджахедов не грусть — она вызвала страх, самый настоящий, неизбывный страх, притушить который хоть немного помогло только новое вливание долларов — миллионными суммами, для того, чтобы притушить такой страх требовались крупные суммы. Один из лидеров Пешаварской семерки улетел в ФРГ, другой — отчего то спешно отправился в Саудовскую Аравию. Пешаварская станция ЦРУ сбивалась с ног, пытаясь удержать расползающиеся под рукой связи.
В это же время состоялось секретное заседание правительства Пакистана — одно из последних в его старом составе. На нем присутствовали все силовые министры, начальник генерального штаба и командиры нескольких дивизий. На этом расширенном совещании было принято окончательное решение делать ставку не на трусливую и многократно оскотинившуюся Пешаварскую семерку — а на Аль-Каиду Осамы Бен Ладена, проект пакистанских и саудовских спецслужб. И на новые силы — отряды из детей беженцев, обученных основам ваххабизма. Тогда еще не было в ходу слово Талибан.
— Об этом следовало бы спросить кого-то другого — глубокомысленно заявил Лаек — я и сам теряюсь в догадках.
Мужчины замолчали. Представитель Моджаддиди оглаживал бороду
— Значит ли это, что афганская власть не причастна к последним событиям, и кровь профессора Раббани, да смилуется над ним Аллах — не на ее руках?
— Совершенно верно, уважаемый. Мы и сами теряемся в догадках.
— Значит, это дело рук шурави — сказал третий моджахед, до сих пор сидевший молча
От такого глубокомысленного замечания все трое снова решили сделать перерыв в беседе. Выпить еще по одной порции чая.
— Произошедшее в Пешаваре убийство — средь бела дня, на людной улице, и то, что произошло в горах — заставляет нас глубоко задуматься. Все это не похоже на дело рук шурави, они не воюют так, как воюем мы. Государство не может воевать так, как воюем мы.
— Тогда чьих же рук это дело? — не понял Лаек
— Знать это нам очень хочется, уважаемый Сулейман-эфенди… — сказал представитель бандитов — увы, у русских большие возможности на Востоке. Вы знаете о том, что такое движение Фатх?
— Оно организовано сторонниками покойного Раббани?
— Увы, нет. Это палестинское движение сопротивления. Они все — воюют за безбожников, а безбожники, коммунисты — им за это помогают. То, что произошло с Раббани — сильно походит на то, что случается на Востоке. Если это так, если шурави вздумают натравить на нас псов, натасканных на человеческую кровь в Бейруте — горе, горе всем правоверным…
Сидевший в это время комнате, примыкающей к своему кабинету в Ясенево, человек улыбнулся. У него был перерыв между совещаниями — и он вышел в устроенную для него комнату отдыха, чтобы сыграть кое-что на пианино. Такое уж хобби было у этого старого, умного и очень — очень жестокого человека.
