же подлетел официант Гришаня, тоже свой до слез. Год назад Гришаня еще чисел в личной охране Рашидова, но в пьяной драке ему ломили череп, сломали правую руку и отбили почки, после чего медкомиссия признала его негодным к оперативной работе. Вот он с горя и подался в официанты, тем лее вся братва радом, через дорогу. — Что, Мишаня, — обратился он к Говноеду, — будешь жрать или токо водочки?
— Когда это я пил токо водочку? — удивился Говноед. — Ты что, братишка, обидеть хочешь?
— Значит, как обычно?
Говноед вопросительно взглянул на Леню Лопуха, тот кивнул.
— Давай как обычно, неси!
— А вам, Леонид Андреевич? Есть пикантный напиток, вчера получили из Конго. Настойка на ведьмином корешке. Осмелюсь порекомендовать. Бьет как из пушки. На закуску идет соленый груздь, больше ничего.
— Кофе, — сказал Лопух. — И пачку «Кэмела». Только не питерского.
— Питерского не держим, — ухмыльнулся Гришаня. Как только остались одни, Лопух сказал:
— Буду, Миша, говорить откровенно, потому что ты честный, порядочный и добрый человек. Я всегда это ценил, а вот твои нынешние соратнички вряд ли оценят.
— К бабке не ходи, — отозвался Мишаня на федулинском сленге. — Суки порченые. Говноедом прозвали. Какой я им Говноед? Кушать всегда хочу, так это организм требует. Против него не попрешь. В глаза не говорят, за спиной дразнят. Козлы вонючие.
— Знаю, Миша, все знаю. Служба у тебя нелегкая, но скоро, даст Бог, переменится к лучшему… Надо только одно маленькое дельце сегодня обтяпать.
— Для тебя командир? Да токо скажи — кого?
Понизив голос до шепота, Лопух поинтересовался, что там происходит с этой девкой Хакасского, с Анькой из больницы, которую прямо с площади уволокли в приказ. Говноед мог не знать про нее, это было бы плохо, но он знал. Глаза у него округлились, словно увидел за спиной у Лопуха тень отца Гамлета.
— Глубоко копаешь, командир.
— Оплата соответственная. Крупный человек в доле.
Говноед был глуп во всем, что выходило за рамки оперативно-следственной работы, но в этой области был сведущ, смекалист и решителен.
— Чего он хочет, твой крупняк?
— Она живая?
— Живая, но в облаках.
— На игле?
— На игле и на вертеле. — Говноед по-детски заулыбался, представив, как славно развлекаются с пухленькой девчушкой парни из приказа. Вот уж у кого не жизнь, а малина. Риску никакого, зато удовольствия всегда полные штаны.
— Забрать ее сможем? Башли есть.
Говноед не ответил: в этот момент подоспел Гришаня с заказом. В полуведерной кастрюле дымилось тушеное мясо с картошкой, сверху густо присыпанное зеленым лучком. К изысканному блюду официант подал большую деревянную ложку палехской работы и буханку черняги. Тарелки Говноеду не требовалось, он душевно расслаблялся, только когда кушал прямо из кастрюли либо со сковороды.
Установив кастрюлю на железную подставку, Гришаня ловко выхватил из-под фартука бутылку «Столичной». Любимый сорт водки неприхотливого Мишани.
— Приятного вам аппетита, — поклонился Гришаня, чрезвычайно довольный своими манерами. — Вам, Леонид Андреевич, скоро будет кофе. Я еще на свой риск заказал миндальных пирожных. Наисвежайшие.
— Спасибо, — сказал Лопух.
Теперь некоторое время обращаться к Мишане было бесполезно. Запах и вкус горячего мяса, как и аромат ледяной водки, действовали на него завораживающе. Пировальщики разом обернулись к их столу, и две пигалицы от стойки бара подтянулись поближе, спрыгнули со стульев, чтобы полюбоваться, как Мишаня управляется с ужином. На всю кастрюлю он затратил десять минут. Потом раскрутил бутылку водки и мощной струей, как из шланга, слил в открытую пасть. Радостно рыгнул, отдышался, взглянул на Лопуха затуманившимися очами.
— Хорошо-то как, Лёнчик! Спасибо Борису Николаевичу за нашу счастливую молодость.
— Это верно, — согласился Лопух. — Ему за все спасибо.
Гришаня принес кофе, а перед Говноедом поставил большую кружку его любимого жигулевского пива. Вернулись к Анечке. Разомлевший Говноед сонно уточнил:
— А скоко он за девку даст, твой крупняк? Учитывая, чья она.
— Пятерик отвалит, не глядя.
— Пять кусков? Зеленью?
— Мало?
— Пойми, Лёнчик, если я засвечусь, придется уходить из города. А куда? Опять же служба.
— В Москве отсидишься. Адрес дам. О работе тоже не беспокойся. Такие специалисты, как ты, повсюду требуются. О чем говорить. Бандит и мент — самые престижные профессии.
— Там сегодня Джека дежурит вместе с Янтарем. В принципе, они меня уважают.
— Только двое? — удивился Лопух.
— Дак чего сторожить? И от кого?
— Тоже верно.
Говноед смачно осушил половину кружки. В глазах у него светилась какая-то мысль, но он не решался ее высказать.
— Давай, давай, чего у тебя еще? — подбодрил Лопух.
— Извини, Лёнчик, поинтересуюсь… Из этого пятерика скоко ребятам причитается?
— Это твой гонорар. Им второй пятерик.
Глаза Говноеда любознательно сверкнули.
— А если мне всю десятку? С пацанами я договорюсь полюбовно. А, Лёнчик?
— Возражений нет, — сказал Лопух. — Но чтобы без осечки.
— Ты что, Леня, не знаешь меня, что ли. — Говноед оживился необычайно. Махнул рукой Гришане, тот подлетел сразу с двумя кружками.
Посидели с часок — до подходящего времени. Миша успел проголодаться и съел большую порцию мясного салага. Также принял дополнительный стакан водяры. Лопух его не ограничивал, знал, что по Мишаниной утробе это только разминка.
Около двух ночи сели в «жигуленок» и через десять минут подкатили к приказной избе. Никого по дороге не встретили, никто за ними не увязался.
В продолговатом одноэтажном здании — бывший городской морг — светилось три окна, дверь такая же, как в бетонном противоатомном бункере, снабженная электронным пультом и смотровой телекамерой. Говноед нажал какую-то кнопку, и откуда-то сверху раздался сиплый голос:
— Никак Мишаня Гринев? Тебе чего, парень?
— Открывай, калым есть.
— С тобой кто?
Говноед подтолкнул Леню ближе к свету, чтобы сторожа его разглядели.
— Ага, видим, ладно… Почему так срочно? До утра нельзя потерпеть?
— Значит, нельзя, — обиделся Говноед. — За дурака-то меня не держите.
— О какой сумме речь?
— Мало не покажется… Открывай, Джека, засранец, пока патруль не наскочил.
Щелкнул замок, Мишаня толкнул дверь. Закрылась она за ними автоматически. Джека и Янтарь — два федулинских шакала — встретили их настороженно. Стояли по разным углам просторного холла, у Янтаря на всякий случай в руках пушка.
— Есть инструкция, — пробурчал он недовольно. — Чего приперлись среди ночи?
— Не зуди, — благодушно отозвался Говноед. — Поставь на предохранитель. Пальнешь невзначай,
