потом сам пожалеешь.
— Не пожалею, — сказал Янтарь, но пистолет опустил. Гости расселись на стульях, Мишаня задымил.
— Не дурите, хлопцы. Что вы как неродные… Лёнчик, у тебя бабки с собой?
Лопух, которому обстановка не очень нравилась, молча достал из сумки пластиковый пакет со светящейся внутри зеленой прелестью. На этот свет Джека с Янтарем подтянулись, как два любопытных зверька.
— Сколько там? — спросил Янтарь.
— Пять кусков.
— И чего надо? — это уже Джека.
Говноед открыл было рот, чтобы объяснить, но Лопух поднял два пальца, остановил. Заговорил сам:
— Вы что, мужики? Перебрали, что ли? Мы вам наличняк принесли, причем отмытый, а вы пушкой размахиваете. Даже немного обидно.
— Чего надо, говори, — поторопил Янтарь. — У нас проверки каждый час.
— Сущий пустяк, — сказал Лопух. — Моему хозяину список нужен, кто у вас сегодня сидит. Всех клиентов подряд.
— За это пять кусков? — не поверил Янтарь.
Джека горячо затараторил, не отводя глаз от пакета с деньгами.
— Ты чего, Ярый? Какое наше дело. Это их проблемы. Нужно, значит, нужно. Подумаешь, список. За такие бабки я десять списков нарублю. Какой от этого вред?
— Никто же не узнает, — добавил Лопух.
— Все-таки — зачем? — не унимался Янтарь. — Просто для кругозора любопытно.
Его любопытству положил предел Говноед. За разговором, да на долларовый манок сторожа подвинулись уже вплотную, поэтому ему ничего не стоило ухватить Янтаря за руку с пистолетом и дернуть вниз. Силища у него была такая, что рука сочно хрустнула в плече, пистолет, выпав, процокал по каменной плитке, как шарик от пинг-понга. В следующее мгновение Говноед вскочил на нога и сгреб за шкирку Джеку. Тот попытался поставить блок, но это все равно, что защищаться голыми руками от летящей чугунной плиты. В каждой руке у Говноеда оказалось по бойцу, и он, встав поудобнее, с размаху стукнул их лбами. Гул прошел по зданию, как от маленького землетрясения. Джека и Янтарь опустились на колени, а потом улеглись. Оба бездыханные.
Лопух убрал в карман пакет с долларами.
— Круто, — одобрил он поступок Говоноеда. — Дает же Господь людям талант.
— Дак сами виноваты, — оправдывался Мишаня. — Чего выдрючиваться? Мы же по-хорошему с ними.
— Полюбовно, — вспомнил Лопух.
Пошли искать Аню, забрав ключи у Янтаря. Камеры располагались в подвале — с десяток дверей. Когда позажигали свет, за некоторыми началось слабое шевеление. Потыкались наугад, открыли первую попавшуюся. Обыкновенные нары, забитые то ли спящими, то ли уже отмучившимися постояльцами. Запах крови, кала и мочи, густой, как дымовая завеса. Из темного угла выглянула баба-цыганка, в монистах, закутанная в пеструю шаль. Пришлая: ни Лопух, ни Говноед ее раньше в Федулинске не встречали. Леня догадался, кто такая.
— Привет, мальчики, — весело поздоровалась цыганка. — За Анютой пришли?
— Ага, — сказал Говноед.
— Пойдем покажу.
Следом за цыганкой, двигающейся легко, упруго, поднялись на второй этаж, шли впотьмах: не хотели лишним светом привлекать внимание. Цыганка, похоже, видела в ночи, как под солнцем: гуляла, как по собственному дому. Привела в комнату с незапертой дверью, щелкнула выключателем — зажегся торшер на полу. Девушка лежала на узкой железной кровати, на матрасе, голая и безмятежная. Говноед сразу оценил ее внешность. Почмокал губами.
— Я бы тоже не отказался, а, Лёнчик?
Цыганка сняла с себя шаль, накинула на девушку. Лопух нагнулся, потрогал у нее пульс на шее.
— Живая.
Завернули бедняжку в шаль и в теплую, на цигейке, куртку Лопуха.
— Дотащишь? — спросил он у Говноеда. Тот молча вскинул невесомый груз на плечо.
Из приказа вышли благополучно — и на улице пусто. Положили девушку на заднее сиденье «жигуленка». За все время Аня не шевельнулась и ни звука не издала. Но живая. Лопух в таких вещах давно не ошибался.
Говноед уселся на переднее сиденье рядом с Лопухом, цыганка юркнула к Ане, потеснила ее.
— Ты разве с нами? — без удивления спросил Лопух.
— Дорогу покажу. Чтобы вам не плутать.
— А ты кто? — проявил недоверие Говноед. — Не из подставных?
— Не нервничай, мальчик, прыщи заведутся.
В центре Федулинска улицы прямые, как в Нью-Йорке, но на окраине черт ногу сломит. Опять же — все фонари перебиты еще при мэре Масюте. Местные власти год за годом обещали прибавить электричества в городе, но ни Масюта, ни тем более Монастырский слова не сдержали. На сегодняшний день этот вопрос и вовсе потерял актуальность: людишки, добивающие век на окраине, предпочитали околевать в темноте: даже днем редко выползали из нор, разве что на обязательную прививку.
Один раз все же нарвались на патруль. Пришлось Мишане козырнуть гвардейской ксивой. Вдобавок кто-то из патруля узнал и его и Лопуха в лицо. Радостно заржал:
— Бабье в расход везете, пацаны?
— Не твое дело, — буркнул Говноед. Он, конечно, злился: окончательно засветились. А ночью из города не уйдешь. Братва на внешних постах бьет по незарегистрированной на выезд машине без предупреждения из чего попало вплоть до противотанковых орудий. От скуки рады любой мишени.
Подъехали к заброшенному общественному туалету. Мышкин пропустил всех внутрь, одного за другим. Про этого человека Егор, когда инструктировал Лопуха, сказал лишь одно: подчиняйся ему беспрекословно. Едва взглянув на бельмастого, приземистого, пожилого крепыша, Лопух определил: из старорежимных, но сучок крепкий. Такого с земли сковырнуть — нелегкая задача.
Говноед дичился, не понимал, куда попал. Положил Аню на кровать (Мышкин распорядился), отошел к стене, сел на стул. Никого не спрашивая, сунул в пасть сигарету. Он слегка притомился и ждал, когда Лёнчик отдаст ему башли.
Мышкин приоткрыл Ане веки, зачем-то подул в нос. Потом достал с полки одноразовый шприц (давно их в Федулинске никто не видел), наполнил доверху голубой костью из хрустального пузырька без всякой этикетки и уколол девушку в вену, быстро и точно. «Может, врач?» — подумал Лопух.
Не прошло минуты, как Аня открыла глаза. Ландышевым светом заполыхал в них ужас. Над ней склонилась цыганка.
— Не бойся, — улыбнулась девушке. — Все плохое позади. Ты теперь у друзей.
— Хочу умереть, — пролепетала Аня. — Зачем вы меня мучаете? Убейте меня.
— Не надо умирать, — сказал Мышкин. — Тебя Егорка ждет.
Анечка его не услышала, опять мгновенно отключилась.
— Что с ней? — спросил Мышкин у Розы Васильевны.
— Наркотическая кома. Ничего, оклемается. Над ней хорошо потрудились, но девка молодая, справится. Она внутри чистая…
Мышкин внезапно резко обернулся к Лопуху:
— Этого зачем привел? Куда его теперь?
— Не волнуйся, хозяин. Мишаня не продаст. У него с ними свои счеты. Они его Говноедом прозвали.
— А он не Говноед?
— Я сейчас встану, — подал голос Мишаня, — и так тебе врежу, дед, из ушей повытекает. Тогда
