после той революции, годовщину которой теперь празднует. Сотрудники газеты — тоже эмигранты. Читатели и подписчики — эмигранты».
Приведя эту выдержку из книги советского журналиста, Яхонтов комментирует ее:
«Мне же хочется подчеркнуть, что «Русский голос» начал выходить в 1917 году, почти одновременно с Великой Октябрьской социалистической революцией, приветствовал ее и едва ли может считаться только эмигрантской газетой; что же касается «генерала», то тут, как говорится, не так все просто. Жизнь моя была неразрывно связана с Отечеством».
…Разумеется, грядущие историки, изучая США XX века, будут прежде всего листать такие газеты, как «Нью-Йорк таймс», «Вашингтон пост», «Крисчен сайенс монитор», «Бостон глоб», «Уолл-стрит джорнел»… Но Америка многолика. И в этих «больших» газетах (или в прессе монополий — можно называть и так и так, и в обоих случаях будет правильно) историк не найдет очень многих явлений, процессов, событий, которые были важны для таких американцев, как тот же Федор Плотников. А ведь подобных ему в Америке — миллионы, и составляют они не худшую часть американской нации. Их интересы, заботы, приоритеты, пожалуй, лучше, точнее, честнее, объективнее, чем всем известные богатые многостраничные газеты, выражал скромный «Русский голос» (и, конечно, «родственные» ему украинские, карпато-русские, литовские, армянские и другие газеты, выходившие и выходящие в США на языках народов СССР). И это важно, это очень важно, ибо миллионы этих люден не являются WASP — по мнению «большой прессы», только и имеющими право называться настоящими американцами (WASP — это белый, англосакс, протестант).
Если грядущий историк будет вслушиваться в пульс Америки XX века только по «большим» газетам, он может совершить ошибку и прийти к выводу, что вся Америка била в барабан «холодной войны» и рвалась к горячей, с поразительной беспечностью игнорируя столь очевидную для самой себя опасность атомного краха. Да, конечно, случалось, что и в «большой прессе» звучали трезвые голоса, но в целом…
Иная картина в «Русском голосе». В то самое время, когда трумэновская Америка, положив ноги на стол ООН с ее тогда послушным Америке большинством, нагло размахивала козырным атомным тузом, Яхонтов писал:
«Надеюсь на то, что Новый (1947) год принесет миру более здоровые условия и что позиции, на которые перейдут главные участники мировой драмы, будут соответствовать и действительным интересам отдельных народов, и интересам всего человечества».
Увы, до того, как эти надежды начали хоть в какой-то мере сбываться, было еще далеко. Но тема атомной тревоги и твердое убеждение, что выход — только на мирных путях, с тех пор стали определять внешнеполитическую позицию «Русского голоса». Поставленные самим своим происхождением, своим «русским американством» в позицию кровной заинтересованности в делах и Америки и России, авторы и читатели газеты, конечно, очень остро реагировали и на состояние отношений между двумя своими родными (именно так!) странами, и на процессы, в российском зарубежье. И конечно, об этом со страниц «Русского голоса» лучше всех мог рассказать многоопытный и высокообразованный генерал Яхонтов, чье социальное положение позволяло увидеть многое из того, что было недоступно взору большинства читателей.
В 1948 году служащий Секретариата ООН Яхонтов на несколько месяцев был командирован в Париж. Здесь он с огромным удовлетворением узнавал, что, оказывается, вопреки разговорам нью-йоркских клубменов в 1940 году, не весь Париж плясал в фоли-бержерах перед оккупантами. Был и Париж борющийся, Париж Сопротивления. Особо гордился Яхонтов тем («большая пресса» Америки, имеющая множество собственных корреспондентов в Европе, этим не интересовалась), что само слово «Сопротивление», Резистанс, введено в политический обиход французскими патриотами из русских эмигрантов — Вильде и Левицким. Оба они были казнены немцами. Узнал Яхонтов о гибели в борьбе с нацизмом русских героев — княжны Вики Оболенской, дочери великого Скрябина — Ариадны, потомка Радищева — Кирилла. Услышал легенду (или легендарную быль — кто теперь скажет?), как в концлагере Равенсбрюк вместо молодой советской женщины пошла на смерть Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева, она же мать Мария, удивительная женщина, автор прекрасных стихов и оригинальных философских работ… Нет, нет, несправедливо тогда говорили о Франции в клубе на Пятой авеню, несправедливо, подло, оскорбительно! Да что там клубмены — все это замалчивала «всеохватывающая, всепроникающая и всезнающая» пресса. Прессу занимало иное. Что бы ни происходило, политическая ось «большой прессы», как магнитная стрелка на «север», указывала на «антикоммунизм».
Однажды Яхонтов внезапно столкнулся с Рагнаром Стромом и обрадовался встрече — тот ему был очень симпатичен.
— Не имеет значения, Виктор Александрович, свободны вы или нет, — сказал Рагнар Кнутович, — поедем со мной, это зрелище вам нельзя пропускать.
— А что такое?
— Садитесь в машину, едем на рю Дарю…
Вскоре они подъехали к храму святого Александра Невского — центру русского Парижа. Яхонтов уже сообразил, какой сегодня «юбилей» — тридцатилетие со дня казни царя Николая II. Предусмотрительный Стром дал Виктору Александровичу огромные солнцезащитные очки — для маскировки, что было нелишне здесь. И дей ствительно, Яхонтов увидел несколько знакомых офицеров. Бывших, конечно. О боже, до чего старыми они ему показались!
— А вот это любопытно! — пробормотал Стром и взял свою камеру наизготовку. Яхонтов посмотрел в ту сторону и увидел группу мужчин, несущих огромный венок. Бросалась в глаза надпись на ленте: «От новой эмиграции». Стало ясно, что это дипишиики из власовцев. Среди них обращал на себя внимание огромного роста мужик, который постоянно, не к месту и явно неумело крестился.
— Был красный командир… стал коричневым, потом белым, сволочь, — бормотал Стром, делая кадр за кадром. — Пушечное мясо «холодной войны»…
— Тоска берет, — отозвался Яхонтов. — Если Деникин со всей своей армией таскал из огня каштаны для Детердинга и Ротшильда, то эти…
Потом они сидели за столиком, вынесенным из кафе на тротуар, и Стром вспоминал:
— Последний раз я был в храме святого Александра в сорок четвертом. После освобождения Парижа — а я вошел в город с дивизией Леклерка еще до американцев — был торжественный молебен. А вы знаете, Виктор Александрович, что одной из бригад у Леклерка командовал полковник Николай Румянцев?
— После того, что мы сейчас видели, это вдвойне приятно слышать, — отозвался генерал.
Яхонтов много раз возвращался к парижским впечатлениям при работе над статьями для «Русского голоса». Но в самом Париже быть ему больше не довелось. Его ждали другие маршруты.
Западные газеты нередко в рекламных целях организуют экспедиции в экзотические края — ралли по Сахаре, санный переход в Арктике или еще что-нибудь. Скромный «Русский голос» обошел всех. В организованных им турах совершались гораздо более важные открытия…
Быть или не быть
В апреле 1959 года из Америки в Европу на борту голландского теплохода «Маасдам» плыла большая группа туристов — 28 человек, которую для поездки в СССР собрал с помощью газеты «Русский голос» Виктор Александрович Яхонтов. Работая полную неделю в газете, он нередко использовал выходные дни для того, чтобы съездить в какой-либо город и выступить с лекцией. В начале года ему довелось выступать перед земляками в Чикаго. И во время лекции Яхонтов бросил в зал, как пробный шар, предложение — а что, если собраться группой и побывать на Родине. Аплодировали восторженно, хотя, конечно, далеко не все из хлопавших в ладони всерьез собрались бы поехать. У кого с деньгами не очень, а главное — как бы чего не вышло. Эйзенхауэр, братья Даллесы, Гувер на своих местах, да и сенатор Маккарти еще не выветрился из памяти. Но что-то неуловимое переменилось в мире. Произошло что-то, способствующее уменьшению страха. А может быть — уверенности в себе? Причин много, размышлял Яхонтов, обводя взглядом своих спутников. Многие из них уже перешагнули пенсионный рубеж, не боятся потерять
