источник существования. Но есть и молодые. Главное, видимо, в том, что, несмотря на Гувера и Даллеса, вопреки им, Америка теперь иными глазами смотрит на Россию. Теперь она в глазах среднего американца не только «лэнд оф болшевикс», но и «лэнд оф спутнике».
Да, спутник здорово встряхнул им мозги. Яхонтов усмехнулся, вспомнив, как некий Джон Барбур написал: «Америка теперь понимает, что русских нельзя рассматривать как орду варваров, проникших в Европу из сибирских степей». Эту фразу Яхонтов использовал в лекциях, высмеивая западную фанаберию, элементарное незнание реалий русской истории.
Лондонский журнал «Экономист» писал, что СССР как бы заявил всему миру: «Мы, русские, всего лишь одно поколение назад считавшиеся отсталым народом, способны совершать более поразительные деяния, чем богатый и чванливый Запад, и все это благодаря коммунизму». Суть, конечно, не в хлестких журналистских формулировках. Снова, как и в сорок пятом, после появления атомного оружия, Яхонтов осознал, что произошел еще один переворот в военном деле. Собственно, все пришло к тому, что военное дело, развиваясь, привело к отрицанию самого себя. Если уж патовая ситуация возникла в сорок девятом, когда каждая из сторон обрела возможность подвергнуть другую атомной бомбардировке, то чего же можно ожидать от ракетного века? Разумно рассуждая — к отказу от войны. Но все ли будут рассуждать разумно? Нельзя было не понять, что в американских верхах запуск советского спутника вызвал однозначную реакцию: караул! стратегическое отставание от СССР! догнать и перегнать! Сенатор Генри Джексон предлагал президенту обьявигь в стране «Неделю позора и унижения». Сенатор Линдон Джонсон требовал немедленно увеличить ассигнования на военные нужды. Как черт из коробочки, возник старый Герберт Гувер, много потерявший в результате русской революции. Бывший президент погрозил старческим пальчиком: aй-aй, нехорошо, СССР готовит «в два, а возможно, в три раза больше ученых, чем в США». Подал бодрый молодой голос сенатор Джон Кеннеди, рвущийся к власти:
«Если продолжать глумиться над интеллигенцией, мешать ученым и вознаграждать только спортивные рекорды, тогда наше будущее воистину мрачно». Как отведет от Америки «мрачное будущее» Кеннеди, если пробьется в президенты: начнет гонку ракетного оружия или осознает безумие военных программ в век спутников?
…Неожиданно показались айсберги. Капитан, не желая, чтобы «Маасдам» разделил судьбу знаменитого «Титаника», изменил курс. Яхонтов встревожился — пассажиров предупредили, что судно придет в Англию с задержкой. А это грозило опозданием с пересадкой на советское судно «Балтика».
— Послали радиограмму в агентство, ведавшее нашим пребыванием в Лондоне, — писал Яхонтов, вспоминая о тех памятных днях. — Сотрудница агентства приехала в Саутгемптон на специально заказанном автобусе, договорилась с таможней, чтобы нас пропустили без досмотра багажа. Мы тут же помчались в Лондон и оказались на борту «Балтики» за несколько минут до выхода в море. Экипаж встретил нас с истинно русским радушием, мы сразу же почувствовали себя, как дома, и были искренне рады, что обратный путь в Лондон совершим снова на «Балтике». Из Ленинграда мы почти сразу же уехали поездом в Москву, так как очень хотели попасть на Первомайский праздник…
Спутники Яхонтова, ошарашенные первомайской Москвой, такой непривычной демонстрацией — с цветами, с детьми на отцовских плечах, открывали для себя новый мир. Подсознательно большинство из них носило в памяти туманный образ бедной деревушки или заштатного городка, откуда в молодые или детские годы они уезжали за океан. Оказалось, что эта мерка к увиденному неприложима.
Виктор Александрович, естественно, воспринимал все иначе. Он сравнивал. Прошло тринадцать лет со времени его последнего посещения Родины. Тогда, в сорок шестом, все носило на себе следы войны. Сколько людей ходило в полинялой военной форме со споротыми погонами, сколько было инвалидов, какая страшная нужда проглядывала везде за пределами интуристовского отеля! Всего этого уже не было. Полинялые гимнастерки, черные ватники — телогрейки ушли в прошлое. Исчезли нищие. Не найдешь голодного лица, ребенка в отрепьях. Напротив — детей, судя по всему, балуют, они одеты лучше, чем взрослые. На взгляд американцев, одежда москвичей казалась неуклюжей, непривычно темных, однообразных расцветок. Многие мужчины носили тяжелые долгополые плащи темно-синего цвета. Конечно, это больше замечали женщины, особенно помоложе. Виктор Александрович рассказывал о разрушениях, о том, что он видел здесь в сорок шестом.
Сам он с нетерпением ожидал встречи с высотными домами. Они его восхитили. Найден рвой стиль, русский, московский. Никакого подражания американским небоскребам. Это — принципиально иное. Поразила кольцевая линия метро. Особенно понравились две станции «Комсомольская» и «Таганская». Утилитарные сооружения, станции подземки, максимум удобств для пассажиров и вместе с тем какой праздник для глаза, какое уважение к истории, какое умелое использование истинно русских архитектурных принципов. Браво, Москва! Понравился и памятник Юрию Долгорукому, установленный там, где некогда стоял памятник Скобелеву. А вот передвижка задумчивого опекушинского Пушкина с бульвара, где некогда гулял великий поэт, на середину шумной площади, не понравилась. Внимательно смотрел Виктор Александрович на новые жилые дома. Не блещут, но хорошо, что их так много…
Из Москвы поездом поехали в Киев. И тут-то, когда поплыли за окном щемящие сердце пейзажи, старые американцы начали узнавать родину. Вот тот лесок, что по холмам, — ну прямо как у нашей деревни. А вон те ивы, стоящие посреди весенней воды, — ну совсем как у батькиного дома. Замелькали беленые украинские хаты, а потом вспыхнуло за Днепром золото киевских храмов. Здравствуй, матерь городов русских! Низкий тебе поклон. Из Киева самолетом в Минск, оттуда — в Ленинград. На несколько дней. Серое небо, серая вода, еще голы деревья, черные, без листьев. О, как прекрасна графика Ленинграда! Может ли быть что-нибудь прекраснее этого города? Нет, не может… Чтобы выкроить лишний час для разговора с родным городом без свидетелей, приходится, Виктор Александрович, потихоньку принимать кое-какие таблеточки. Му, ничего, на пароходе отоспимся, восстановим силы. А пока здесь — право же, грех спать, есть, грех тратить время на быт, когда можно постоять на мосту над Невой. Хоть в какую погоду! Точно сказал Хемингуэй — «праздник, который всегда с тобой». В одном лишь ошибся — это не Париж праздник, это Ленинград.
Отсыпался потом на «Балтике» до Лондона и на «Куин Элизабет»— до Нью-Йорка.
«Успех этой поездки, — писал Яхонтов, — положил начало доброй традиции. На следующую поездку в 1960 году записалось уже 54, а в 1961 году — 58 человек. С тех пор такие поездки на Родину стали регулярными. Редакция «Русского голоса» ежегодно организовывала по две-три группы туристов. Хочу отметить, что эта удачно проведенная в жизнь затея была подхвачена другими организациями, как, например, Национальным советом американо-советской дружбы. Но пионерами были мы.
Большинство туристов, побывавших на Родине, рассказывали о своих впечатлениях, писали в «Русский голос» письма или статьи. Мы их охотно печатали. Это, разумеется, помогло в организации новых поездок. Таким образом, было положено начало доброй традиции, способствующей укреплению связей американцев русского происхождения с их Родиной. Помогали такие поездки прорвать завесу лжи, клеветы буржуазной пропаганды на Советский Союз. Люди своими собственными глазами увидели истинное положение в Стране Советов…»
В том же 1959 году, когда первая группа, организованная «Русским голосом», торила неизведанный путь, Давид Захарович Крынкин вместе со своей женой Антониной Абрамовной тоже приехал в СССР — по приглашению общественных организаций. Он был уже тяжело болен. Но еще до того, как окончательно слечь, он успел поездить, посмотреть, порадоваться за родную страну. На больничной койке, на пороге смерти Давид Захарович диктовал жене статью «Москва миролюбивая». 20 декабря 1959 года ее прочли подписчики «Русского голоса».
«Я увидел Москву бурлящую, целеустремленную, знающую о том, какие главные цели выдвинуты закономерным ходом истории перед всем прогрессивным человечеством, — писал Крынкин. — Эти цели — творческий труд и мир между народами.
Москва строится, она строится для мирных целей, на радость и счастье всех тех, кто проникнут сознанием необходимости мира. Всюду и везде говорят о необходимости прекращения «холодной войны» между всеми народами и в особенности между Соединенными Штатами Америки и Советским Союзом, на основе мирного сосуществования между государствами различного социально-политического строя…»
Давид Захарович Крынкин похоронен в Москве, на Новодевичьем кладбище. 17 января 1960 года в Нью-Йорке, в Американо-русском центре состоялся митинг, посвященный его памяти. На него собрались сотни людей. Прогрессивная эмиграция отдавала дань уважения пламенному борцу за мир и дружбу между
