Оранжерея

Нам наших сил не рассчитать,
не зная дальности дистанций —
еще дремать? уже вставать?
и сколько по дороге станций?

НА АДРИАНОВУ ЭПИТАФИЮ

«Animula vagula, blandula»[63],
дитя ты — ату да ату.
Тебя утешая и радуя,
о дальней дороге солгу.

Представь: в черном небе как будто
взрываются сотни шутих,
и гаснут, и новое утро
читает заученный стих.

И все это где-то за городом,
за лесом, за миром — замри:
каким притягательным холодом
повеяло вдруг от земли!

Гляди-ка, ребенка укачивать,
шепча, принимается мать.
Куда же, в какое Мукачево
тебя приведется сослать?

Каким покаяньем таежным,
молитвой упорной какой,
стихами какими продолжен
я буду, «уйдя на покой»?

Ведь время настанет — курсивами
пойдет жизнь страницы писать:
курсисток, как фразы красивые,
на курв и курзалы менять

Ужель карандашик затачивать,
что нож на расправу? Ужель
с дороги нельзя нам сворачивать:
на Речицы, что ли, на Гжель?

В лесу тишь. Дымка паровозного
угольная горечь. Терпи,
бродяжка, случись в царство грозное
дремучей тропою зайти.

Вот торит слепец одинокий
в подземке свой траурный брод.
Не так ли придется в далекий
тебе отправляться поход?

И стук его суетной палки
все будет коробить твой слух,
и фразы из детской считалки
от этого вспомнятся вдруг:

«Animula vagula, blandula...»
Да полно тебе лепетать.
Гляди-ка, луна уже канула.
Не плачь: начинает светать.

КРЫМ

1

Это дикое рыжее имя
будет в уши о воле рычать,
когда сушу от струнного линя
утром станет матрос отпускать.

Он успеет вскочить на качели
переполненной барки — тогда