– Я не про то… мне тоже было интересно, чем занимается «Зефир». Нам не полагается общаться с работниками, которые уходят от нас… но я записываю их фамилии. – Гретель смущена. – Просто о них никогда больше не говорят, вот я и подумала, что хоть кто-то должен их помнить. У меня записаны все, кто здесь работал за последние три года.
– Ну… – Джонс не знает, чем эта информация может быть полезна ему. – Это хорошо, просто здорово.
– Психоз какой-то, – говорит Фредди в лифте. – Придет же в голову вести списки уволенных. Все равно что покойников переписывать.
Джонс листает ежегодный отчет.
– «Дифференцированное предложение товара. Вертикально интегрированная цепочка распределения. Целевые рынки». Это ни о чем мне не говорит.
– Компания называется «Зефир
Джонса это не убеждает. С глянцевого фото на него смотрят улыбающиеся лица служащих под лозунгом НЕ РАБОТА – ОБРАЗ ЖИЗНИ.
– Ммм. А почему тут нет фотографий Клаусмана?
– Их вообще нигде нет. Он не любит сниматься.
– Ни одной?!
– Ну, не хочет человек светиться, – пожимает плечами Фредди. – Это еще не значит, что он плохо работает.
– Ты хоть в лицо его знаешь?
– Я? Нет. Но некоторые говорят, что знакомы с ним. Гляди-ка. – Фредди показывает на панель с кнопками. – Информатиков больше нет.
Джонс теперь тоже видит, что на месте номера девятнадцать образовалась круглая дырка.
– Они даже кнопку убирают?
– Ради безопасности, думаю.
Джонс молча смотрит на Фредди.
– Шимпанзе, – говорит тот. – Помни про шимпанзе.
– Я не хочу быть новой обезьяной. – Джонс захлопывает буклет. – Я хочу знать, какого черта здесь происходит.
Элизабет стоит на унитазе и смотрит на дверь кабинки. Ровно ничего интересного в этой двери нет – потому и смотрит. Утром ее вырвало, но ее беспокоит не конкретная рвота, а то, симптомом чего она может быть. Элизабет вот уже третий день тошнит по утрам.
Подозрение уже некоторое время назревало в ее уме – теперь маленькая, юркая зигота знания предстает ей со всей очевидностью. «Я беременна», – одними губами выговаривает она. У этих слов чуждый вкус. В ее организм вторгся пришелец.
Кто отец, ей известно. Она закрывает глаза, кладет руку на лоб. Она влюбляется в своих клиентов, да, но не имеет привычки спать с ними. Ее интересуют прочные связи, а не эпизоды на одну ночь. Однако… был последний день квартала, и они отрабатывали детали за украденными из маркетинга вином и пиццей, и она была влюблена в него еще до того, как он завел разговор о втором круге тренингов. Он, координатор из прогнозирования и аудита, занес ручку над пунктирной линией, улыбнулся и сказал: «Скреплено поцелуем».
Если бы он подписал сначала, проблемы бы не возникло. Ее любовь к подписавшим остывала всегда очень быстро. Дальше рукопожатия или поцелуя в щеку дело бы не пошло. Но его ручка повисла в дюйме от бланка, и адреналин в ее крови смешался с вином, и она прильнула губами к губам того, кто тогда был клиентом, а потом перешел в продажу тренингов и превратился в коллегу, и Роджер ответил на ее поцелуй, и она, задрав юбку, легла на его стол, и бланки заказов зашуршали под ней. Они не предохранялись, что теперь кажется идиотством… но Элизабет не хочется слишком глубоко анализировать ситуацию. Ей тридцать шесть, она одинока, это был ее первый секс за два года; нет ничего невозможного в том, что ее малая, тайная часть, почти не имеющая отношения к продаже тренингов, исключила презерватив из повестки дня и приняла решение, равно как и Роджера, без надлежащего рассмотрения.
Под конец она выкрикнула, что любит его, а он ответил «Я тоже люблю это дело»; ей бы сразу понять, что ничего хорошего это не обещает, но она пропустила некрасивую фразу мимо ушей, потому что в самом деле любила его, по крайней мере в то время, – любила, даже когда все кончилось и он, отвернувшись, застегивал брюки.
«Не надо никому говорить, – сказал Роджер. – Я ведь не из таких».
«Из каких?»
Но он уже подмахнул заказ, и она чувствовала, как любовь, подобно секреции Роджера, вытекает из нее капля за каплей. Секреция, как она убеждается теперь, вытекла не до конца.
«Ну, ты знаешь. Которые это делают».
«Делают что?»
Он протянул ей подписанный заказ.
«Занимаются сексом с продажниками».
С тем же успехом он мог бы дать ей пинка. Она думала, что он скажет «заводят романы». Или «теряют контроль». Она поправила юбку, наклонив голову так, что волосы упали ей на лицо.
«Да брось, – сказал Роджер. – Все отлично».
Его перевод в отдел продаж несколько недель спустя не имел ничего общего с ней, она знает. Он сделал это не для того, чтобы исправить содеянное. Поначалу она сомневалась, но когда он пришел на работу и Сидни сказала: «Это Элизабет», Роджер нахмурился. Едва заметная морщинка на лбу говорила о его позиции достаточно ясно. Она сжала губы, подавив приветственную улыбку, и на душу ее лег еще один шрамик. Ничего страшного – шрамов хватало и без того. В ее работе, состоящей из сплошных отвержений, Роджер просто выдался первым на дню. Хочет изображать из себя кретина – его дело. Она, конечно, не знала, насколько законченного кретина он намерен изображать, но спать по ночам хуже из-за него не стала. Чтобы выбить ее из колеи, нужно кое-что посерьезнее надутого партнера по сексу.
Скажем, беременность. Элизабет, сидя на унитазе, сжимает кулаки. В договор, который они с Роджером подписали, вкралась оговорка. Многое может произойти, если она оставит ребенка. «Зефир холдингс» не слишком дружелюбен к беременным служащим. Ее клиентов перераспределят, ее саму вычеркнут из планов отдела. Ее будут обсуждать в руководящих кругах. Слышали? Элизабет залетела. Жаль. Она была хорошим продажником.
– Я тебе не рассказывал про свой план? – Фредди, скинув пиджак, хочет повесить его, но останавливается и смотрит на Джонса.
– Что такое?
– Не хочу выглядеть мелочным, но ты занял мой крючок.
– Крючок?
– Невелика важность, конечно. – Вопреки этим словам Фредди принимает озабоченный вид и нервно переминается на месте. – Просто я пользуюсь этим крючком все время, пока здесь работаю.
– Ну, если это не так уж важно… – говорит Джонс, чувствуя себя садистом.
Руки Фредди тискают воротник снятого пиджака.
– Ладно, сейчас перевешу.
– Спасибо. – У Фредди вырывается вздох облегчения. – Смешно, как привыкаешь к таким вещам.
Мысль об эмоциональной зависимости от крючка на вешалке вызывает у Джонса тревогу. Он надеется, что в нем самом не разовьются нежные чувства к неодушевленным предметам по месту работы.
– Так вот, значит, план, – говорит Фредди, угнездившись в своей клетушке. – На той неделе я подал заявление об инвалидности.
– А причина какая?
