Холли в Восточном Берлине подпиливает ногти. Не смыться ли ей в спортзал? Здесь все равно делать нечего. Она поворачивается, чтобы взглянуть на стенные часы, и вздрагивает, обнаружив стоящую позади Меган. Холли сидит к Меган спиной, и та всегда приближается незаметно.
– Извини. Сидни просила тебя распечатать итоги продаж. Ей это нужно к двенадцати.
На часах одиннадцать тридцать пять. Холли готова спорить на что угодно, что Сидни имела это в виду уже несколько дней. По-мнению Холли, Сидни только тем и занимается, что превращает текущие задачи в срочные, скрывая их до последнего момента.
– Ладно, сейчас.
Меган уходит. Холли роется в отчетах. «Ну почему Сидни не попросит представителей писать покороче?» – мысленно ноет она, но тут же обрывает собственное нытье. Подобный вопрос она могла бы задать три года назад, будучи такой же зеленой, как Джонс. В ту пору она воображала, что знание такого рода вещей сопровождается восхождением по служебной лестнице и покупкой все более классных блузок и туфель. Знаний она так и не получила, по службе не выросла – зато приобрела постоянную складку на лбу, репутацию необщительной особы и растущую зависимость от спортзала. Она любит простоту и неизменность соблюдаемых там правил. Бег поддерживает в тонусе бедра, штанга – руки. Ничего общего с ее жизнью в отделе продаж.
Она подбивает итог и включает принтер в тот самый момент, когда Фредди и Джонс возвращаются из разведки.
– Ну что?
– Сеть нигде не работает, – отвечает Фредди. – Значит, это компьютерная проблема, слава те господи. Ты что делаешь?
– Попусту трачу жизнь, как всегда.
Фредди плюхается на свой стул, Джонс смотрит по сторонам.
– Самое подходящее время для разговора с Сидни, мне кажется.
Фредди, застонав, объясняет Холли:
– Джонсу не дает покоя
– Я тебе с ходу скажу, Джонс. Это психологический эксперимент: выяснить, сколько страданий способен вынести человек, пока не плюнет и не уйдет. Кстати, – говорит она Фредди, – ты помнишь, как все у нас жаловались на несоблюдение баланса между работой и личной жизнью? Так вот в понедельник будет общее собрание по этому поводу. В семь тридцать утра.
Фредди смеется, вытирая глаза.
– Как по-твоему, они это нарочно или просто не догоняют? И какой из двух вариантов хуже?
– Венделу даже повезло, если разобраться. Слышали? Его уже взяли в «Усердие».
– Кто тебе сказал? – взвивается Джонс.
– Одна девка в спортзале, а что?
– У вас нет никаких подозрений, почему все ушедшие из «Зефира» оказываются в «Усердии»?
– Ну, не все.
– Назови хоть одного из ушедших, с кем ты сохранила контакт.
– Э-э…
– Я думаю, – говорит Джонс, – что никакого «Усердия» вообще в природе не существует. Его выдумали, чтобы помешать вам общаться с уволенными.
– Зачем это надо? – пугается Холли.
– Потому что их и не увольняли вовсе, – понизив голос, говорит Фредди и снова смеется.
– Не знаю зачем, но спорю, что это правда.
– А я вот спорю, что тебя вышибут, если не перестанешь разнюхивать. Когда-нибудь Джонс просто не появится, – пророчит Фредди, – и нам скажут, что он ушел… в «Усердие».
– Не надо, – просит Холли. – У меня прямо мурашки по коже.
– Ой, извини. – Пенни, сестра Джонса, садится, заталкивает под стол черную сумку, поднимает темные очки на лоб и демонстративно переводит дух. – Заседали до часу пятнадцати. Свидетельница пустила слезу. Сексуальное насилие… если б Джордж ее не заткнул, она бы до сих пор заливалась. – Она оглядывается в поисках официанта. – Ты уже заказал?
Пенни служит секретарем в суде по семейным делам и каждый раз приносит оттуда такие вот маленькие истории, лишающие жизнь Джонса всякого смысла. Нелегко это – быть младшим братом восходящей звезды.
– Ага. Взял тебе, что всегда.
Поступив на работу в суд, Пенни стала носить приталенные жакеты и блузки с большими заостренными воротниками. Джонс при виде их всякий раз вспоминает вещи из маминого шкафа, которые она на себя надевала.
– Слушай, у меня такое чувство, что мы уже год не виделись. Как твоя новая работа?
– Нормально. Просто здорово. Начал с самых низов, но там есть где развернуться.
– Да? – Пенни распускает волосы, собранные в черный блестящий хвост. – В какой отрасли трудитесь?
– Ну… это холдинговая компания.
– И что же она контролирует?
Джонс отводит взгляд.
– Да всякое. Разносторонний портфолио.
– Чего темнишь? Порнухой промышляете, что ли?
– Нет, не порнухой. – Сестра смотрит на него, и он раскалывается – тактика, успешно применяемая ею с тех пор, как ему исполнилось девять. – Вообще-то я толком не знаю. Я думал, они продают тренинги, но этим занимается только мой отдел, а компания в целом… не знаю.
– Ого, – произносит Пенни.
Официант приносит им кофе.
– Вот так. Я обязательно выясню, только это… крупное предприятие. У них там все по-другому.
– А сам ты что делаешь?
– Понимаешь, – мнется Джонс, – на той неделе у нас сеть полетела, а без нее особенно делать нечего. Сидим в основном и разговариваем, пока все не наладят.
– Как, говоришь, называется твоя фирма?
– «Зефир».
– Впервые слышу.
– Это очень крупная компания в…
– В своей неведомой области.
– Точно.
– Стивен, это ненормально.
– Да? – Джонс обеспокоен. – Со стороны, наверное, видней. В самом-то «Зефире» все, похоже, считают, что так и надо.
– Нет уж. Поверь мне. Не знать, чем занимается твоя фирма, – это что-то из ряда вон.
– Ну, это ведь не судебная система. Это реальный мир, – с некоторым смаком выдает Джонс. Когда он был студентом, а Пенни только начинала работать, она поминала этот реальный мир на всех семейных обедах. – Так, наверное, и положено в большом бизнесе.
Пенни, помолчав пару секунд, берет чашку с кофе.
– Ну, может, и так.
– Я все-таки хочу выяснить что к чему, – вздыхает Джонс.
– Да, хорошо бы.
На нижних этажах «Зефира» происходит движение: это шебуршатся снабженцы. Работа у них как в зоопарке: весь день они закидывают незнакомые продукты в клетки загадочных животных, а когда кормежка заканчивается, животные просят еще. Снабженцы считают себя чем-то вроде машинного отделения «Зефира» и порой пытаются представить, что будет, если они просто запрут дверь и лишат
