Лучшие уходят первыми

Я решила начать с кабинета. Шторы на окнах были полузадернуты, слабо серела полоска окна. Компьютер светил зеленым глазком, словно подглядывал. Я зажгла фонарик. Узкий луч света скользнул по комнате. Письменный стол, кресло, чашка с недопитым кофе, печенье на подаренной мной фарфоровой дощечке для сыра, которую она использовала не по назначению. Эта чашка с недопитым кофе поразила меня в самое сердце – Людмила больше никогда не войдет сюда, никогда не унесет чашку на кухню, никогда не включит компьютер, и руки ее никогда не лягут на клавиши. А вдруг, подумала я, дух ее еще здесь? И видит меня?

– Людмила! – позвала я тихонько. – Люсенька!

Легкий шум почудился мне сзади, и я резко обернулась. Никого! Сердце колотилось в горле, готовое выскочить, колени дрожали мелкой противной дрожью.

– Хватит сходить с ума! – произнесла я вслух. – Ты зачем сюда пришла? Займись делом, а то с минуты на минуты заявится твой новый друг Башкирцев. Или позвонит по мобильнику.

Я подошла к столу, протянула руку к стопке бумаги, зажатой большой прищепкой из красного пластика. У Людмилы был целый набор таких, штук тридцать. Она пользовалась ими вместо скрепок. Я взяла верхний лист. «Коллекция Рунге», – было выведено на нем размашистым Людмилиным почерком. Ниже стоял большой восклицательный знак. Это был старый материал, двухлетней давности. Я стояла у стола, раздумывая, когда появился на листе восклицательный знак – тогда или недавно и почему Людмила вернулась к старой теме. Возможно, папка попала на стол случайно. Возможно, но… В ее бумагах всегда царил идеальный порядок, в отличие от моих. Все папки стояли на книжных полках в строгой хронологии. Людмила даже по их цвету знала, что внутри.

Коллекция Рунге? Не об этой ли бомбе говорила Людмила?

Листок, исчерканный фигурками и буквами, подсунутый под основание настольной лампы, привлек мое внимание. У нее была привычка черкать карандашом по листку, так ей легче думалось. Она сидела, уставившись в пространство, а рука рисовала кружки и квадратики. Я взяла в руки листок. Восклицательные знаки, спирали, завитушки и слово «Буратино», повторенное многократно. Что бы это значило? «Буратино» в квадратной рамочке, «Буратино» в кружке, «Буратино» в овале. Что хотела сказать Людмила, выводя имя героя детской сказки?

И вдруг я услышала отчетливый шорох в гостиной! Там кто-то был! Меня окатило липким ужасом. Не знаю, как я сообразила погасить фонарик. «Колька?» – подумала я, прекрасно понимая, что это не Башкирцев. Башкирцев окликнул бы меня. Шорох стал громче… Шаги… Человек вошел в кабинет!

Мне удалось нырнуть под стол в тот самый миг, когда он появился на пороге. Он стоял там целую вечность, как мне показалось. Я сидела под столом, скорчившись в три погибели, затаив дыхание. Человек подошел к столу. Свет фонарика заплясал на полу, затем переместился на книжные корешки на полках и пропал. Видимо, он рассматривал бумаги на столе. От ужаса я впала в полуобморочное состояние. Его светлые кроссовки замерли в полуметре от меня. При желании я могла бы дотронуться до них.

Человек стоял неподвижно. Я слышала шелест бумаги – он что-то искал на Людмилином столе. Я застыла, сцепив зубы, упираясь одной рукой в пол, другой в тумбу стола. Сказать, что я испытывала ужас, – ничего не сказать. Мне казалось, я теряю сознание. Я сидела под столом, как глупая мышь в мышеловке, и с раскаянием вспоминала Колю Башкирцева, который хотел идти со мной, а я так легкомысленно отказалась. Мне казалось, еще секунда, и я не выдержу, повалюсь на пол. Этот нагнется и вытащит меня из-под стола. Я увижу его лицо и тем самым подпишу себе смертный приговор.

«Что же делать?» – стучало в голове. Выскочить из-под стола и броситься к двери? Пока я буду выползать, он шарахнет меня чем-нибудь по голове. Ну почему я не спряталась за штору?

Мне показалось, человек замер. Ни шороха, ни шелеста. Почему он притих? Прислушивается? Новая волна ужаса, хотя, казалось бы, куда больше.

«Никогда больше… – клялась я мысленно, – никогда больше… ни за какие коврижки я не буду играть в детектива! Честное слово! Если я только выберусь отсюда живая и невредимая… если только мне удастся выбраться… никогда! И над Савелием смеяться тоже не буду!»

Потом я подумала, что двадцать минут уже прошли и вот-вот должен появиться Башкирцев.

«Колечка! – взмолилась я про себя. – Иди скорее! Пожалуйста! Пока меня не убили! Только осторожнее!

До меня вдруг дотронулось что-то теплое и мягкое. Я судорожно втянула в себя воздух и с трудом удержала вопль. Телефон на столе вдруг взорвался оглушительной трелью. Мне казалось, я лечу в пропасть. Телефон звенел и звенел.

Звонил кто-то, кому было неизвестно, что Людмилы уже нет… Или ошиблись номером. Теплое и мягкое, нежно мурлыча, терлось о мое лицо. Муся! Людмилина кошка, о которой я, свинья, совсем забыла. Откуда же она взялась? Сидела одна в запертой квартире? Я прижала Мусю к себе. Теперь она мурлыкала мне прямо в ухо. Ее усы щекотали мне щеку. Я дернула плечом…

Телефон продолжал пронзительно звенеть. Нас было двое в комнате – я и убийца. Каждая новая трель впивалась в меня тысячей колючек. Убийца, казалось, исчез. Затаился. Перестал дышать.

Телефон наконец умолк. Тишина, наступившая после оглушительного звона, тоже оглушала. Она сгустилась и давила, как крышка гроба. В этой тишине явственно раздавалось мурлыканье кошки. Человек нагнулся, заглянул под стол, стал шарить рукой. Теряя сознание от ужаса, я подтолкнула Мусю к этой шарящей руке. Рука отдернулась, потом появилась снова и погладила кошку по голове…

Я перевела дух. Человек стал выдвигать ящики письменного стола. Он шуршал бумагами, перекладывал какие-то предметы. Потом подошел к книжным полкам. Средняя, где Людмила держала свежие материалы, была заполнена до половины. Последним стоял материал, над которым она работала. Человек стал снимать папки и класть на стол. Он что-то искал. Он что, все папки собирается просматривать? Их там около сотни, не меньше.

Человек затих, словно задумался. Видимо, ему пришла в голову та же мысль. Вдруг он пошел из комнаты. Я определяла его маршрут по едва слышному скрипу половиц. В своих кроссовках он передвигался бесшумно, как зверь. Кажется, зашел в спальню. Мою правоту подтвердил стеклянный дребезжащий звук – ударилась о стену дверца одежного шкафа, «индийской гробницы», как называла его Людмила, массивного старинного сооружения с резными ангелами, трубящими в трубы, и толстым матовыми стеклами в дверцах. «Кролик, беги!» – сказала я себе и на четвереньках полезла из-под стола. Бежать не получилось, я даже стоять не могла. Чтобы не рухнуть на пол, я уцепилась руками за крышку стола, ожидая, когда пройдет ощущение взрывающихся пузырьков газа в ногах.

Человек все еще был в спальне. «Скорее, скорее, скорее!» – молила я кого-то. Явь напоминал сон, когда с ужасом понимаешь, что нужно бежать, но продолжаешь топтаться на месте.

Подхватив Мусю, я на цыпочках двинулась в прихожую. С неслышным стоном облегчения нажала на ручку двери и оказалась на лестничной площадке. Мужество немедленно вернулось ко мне, и я невнятно подумала: ну, теперь пусть попробует! Держась за перила одной рукой, другой прижимая к себе тяжелую кошку, я поплелась с третьего этажа вниз. Из подъезда я выскочила уже довольно резво. Коля метнулся мне навстречу, порывисто обнял. Я ответила ему таким же пылким объятием и расплакалась от облегчения. Мы стояли как влюбленные после долгой разлуки. Муся снова замурлыкала. Ей нравилось, что ее обнимают сразу двое. Я судорожно всхлипывала, Коля гладил меня по голове.

– А это кто? – спросил он, дергая кошку за ухо.

– Людмилина Муся. Коля! Он там!

– Кто?

– Убийца!

Коля смотрел со странным выражением на лице. Должно быть, решил, что испытание оказалось мне не по силам.

– Он там! Шарил в Людмилиных бумагах. Видимо, убийство связано с ее работой. Я думала, что умру от разрыва сердца. Я могла до него дотронуться! Неужели ты не слышал моих призывов? Телепатических?

– Не слышал. А… а где он сейчас?

– Остался в квартире. Неужели ты никого не видел?

– Входила какая-то пара…

– И больше никто?