Ты просто дура! — внушала она себе. — Ты просто не хочешь поверить, что Алекс лежит сейчас в объятьях графини. Ну конечно же, это так! Разве он не провел в ее обществе большую часть дня? Наверняка, они еще тогда обо всем договорились.
Не желая больше портить себе настроение, Честити отправилась домой на кобылке сестры, тихонько напевая какую-то мелодию, стараясь не думать об Алексе и о графине.
Честити была уверена, что не сомкнет глаз всю ночь. Но ее усталость оказалась так велика, что она, вопреки ожиданиям, заснула очень крепко. Всю ночь ее мучили тревожные сны: то ей казалось, что она ищет Алекса, то убегает от него.
Она проснулась, когда не пробило еще и девяти часов, и почувствовала себя разбитой. Честити оделась и вышла из дома. Стараясь избежать встречи с Алексом, она шла очень осторожно, оглядываясь по сторонам и прячась за кустарник. Дойдя до беседки, она проскользнула внутрь и опустилась на скамью. Через несколько минут она задремала.
Честити проснулась от внезапного испуга, открыла глаза, с трудом привыкая к яркому солнечному свету. Она выпрямилась и в ту же минуту почувствовала, что кто-то крепко держит ее руку.
— Моя дорогая Честити, что за очаровательная картина видеть вас столь сладко спящей.
— Сэр Чарльз! — воскликнула она, стараясь высвободить свою руку. — Вы испугали меня!
— Я прошу прощения, но когда я увидел вас здесь, я не захотел оставлять вас одну и без защиты…
Высокий Чарльз с голубыми глазами и белокурыми волосами, он казался Честити отвратительным. Она встала.
— Но, дорогая девочка, вы, конечно, должны предложить мне какую-нибудь награду за мою бдительность, — лукаво произнес он, вновь взяв ее руку.
Честити изменилась в лице. Ее сестры отвергли бы такое предложение с хихиканьем и озорным блеском в глазах. Но Честити было противно прибегать к такой тактике.
— Я не понимаю, о чем вы говорите, — ответила она, опасаясь, что понимает слишком хорошо.
Теперь он стоял к ней вплотную. Примерно такого же роста, как и Алекс, и смотрел на нее с вожделением. Его руки тяжело легли на плечи Честити.
— Но вы, без сомнения, кое о чем подумали, Честити. Для начала подойдет и поцелуй, — прошептал он нежно.
Честити вызывающе вскинула голову и резко выпалила:
— Почему бы вам не поискать леди Костейн. Уверена, она с удовольствием примет ваше предложение. Я лично считаю его оскорбительным.
— В это трудно поверить, дорогуша. Думаю, вы не станете возражать против маленького развлечения с человеком опытным. В конце концов, я ведь знаю, что вы были очень щедры с Винчестером!
Честити выскочила из беседки и побежала к дом. Ужас гнал ее все быстрее и быстрее.
— Честити! — чей-то голос раздался ей вслед, но она продолжала бежать, ничего не видя вокруг. Алекс с удивлением смотрел на ее сумасшедший бег.
— Пугливая пичужка, — раздался рядом голос его приятеля.
Алекс повернулся и уставился на него. В его глазах горела ярость. Чарли отступил назад, готовый защищаться в случае нападения.
— Чарли, уезжай.
— Алекс, старина… — начал он, пытаясь рассмеяться.
— Сегодня же, сию минуту.
— Любовь обязывает, старина, но… — сэр Чарльз усмехнулся.
Голос Алекса стал ледяным.
— Я говорю тебе, уезжай по-хорошему, если у тебя осталась хоть капля порядочности, но ты, очевидно. потерял и эту каплю, которой когда-то обладал. И если я узнаю, что ты пачкаешь имя Честити и в Лондоне, я найду и убью тебя, будь ты проклят!
Сэр Чарльз попытался еще раз обратить все в шутку и рассмеялся:
— Ты ведешь себя так, будто ты ее муж.
Глаза Алекса сузились. Он резко повернулся и пошел вслед за Честити.
Он увидел, как она взбегает по ступенькам террасы. Ее мать стояла наверху, подбоченившись, весь ее вид выражал недовольство. «Неужели мучения Честити еще не закончились,» — подумал Алекс.
— Честити! Что мне с тобой делать! Почему ты носишься, как сорванец? О чем ты думаешь?
— Прости, мама, — произнесла она машинально. Я… я играла с собакой.
Услышав хихиканье, Честити посмотрела на столик, за которым сидели ее сестры и занимались вышиванием.
— Садись с сестрами и постарайся вести себя, как леди.
— Да, мама, — пролепетала Честити и присоединилась к ним.
Сестры перестали хихикать и принялись весело болтать. Честити не двигалась, все ее чувства как будто онемели.
— Лорд Рэйвенвуд сказал мне, что мои глаза голубые, как летнее небо, — говорила Синсирити.
— Очень мило. Но ты никогда не угадаешь, что сказал мне Рубин, — наклонившись вперед и понизив голос, произнесла Транквилити. — Он сказал мне, что собирается говорить с моим отцом в конце следующего сезона. — Она с торжествующим видом откинулась на спинку стула.
— Неужели! И что же ты ответишь? Ведь он ужасно старый!
— Быть молодой вдовой не так уж плохо, — ответила Транквилити, хорошо усвоившая нравы светского общества.
— Может быть, ты и права, — согласилась Синсирити, — но быть замужем за стариком, наверное, не так уж приятно.
— Верно. Думаю, я разрешу ему поцеловать меня, просто, чтобы посмотреть, смогу ли я это выносить.
Честити, до этого момента радовавшаяся, что на нее не обращают внимания, вдруг схватила руку Транквилити и крепко сжала ее.
— Никогда, — простонала она, — никогда не позволяй мужчине целовать себя! Это погубит тебя!
Младшие сестры обменялись многозначительными взглядами и улыбнулись.
— Что ты, конечно, Честити, один поцелуй…
— Нет! Пожалуйста, поверь мне. Я не могу вам объяснить, но пожалуйста, вы обе, верьте мне!
Транквилити, удивленная горячностью сестры, отрицательно покачала головой и произнесла:
— Сара Гудсон целовалась со многими мужчинами, и ничего такого с ней не случилось, Честити. Я знаю, ты желаешь нам добра, но, по-моему, ты преувеличиваешь. Один маленький поцелуй никогда не погубит девушку.
— Это случится, если кто-нибудь узнает.
— Ты говоришь совсем, как мама, — сказала Синсирити.
— Обыкновенный маленький поцелуй? Ты преувеличиваешь. Честити, — повторила Транквилити.
— Нет, не преувеличиваю. Именно это и погубило меня. — С этими словами Честити покинула их. Сестры уставились друг на друга, ошарашенные.
— Так вот почему мама всегда разговаривает с ней таким ужасным тоном! Всего лишь поцелуй… — произнесла Синсирити потрясенно.
— Я слышала, как мама говорила, что Честити опозорила себя, но я полагала, что она совершила что-то гораздо более ужасное, — прошептала Транквилити. От глубокого сочувствия Честити на глазах ее выступили слезы.
Девушки не заметили, как шевельнулся занавес на дверях. Алекс дрожал от гнева, гнева на жестокую
