— Туда-то мы успеем всегда.
— Прислонись у Савеловского.
Зуев забыл, как с проспекта Мира выезжать на Бутырки. Он решил двигать через Марьину рощу, а там запазгался сначала в тупик, а потом, развернувшись, газанул и рискнул проскочить под увесистым кирпичом.
— Ну, ты даешь! — не удержался Иванов от упрека, но тотчас пожалел, что не удержался. Свисток милиции, без всяких сомнений, адресован был Зуеву. Зуев остановился, заранее приоткрыл дверку и спокойно стал ждать. Милиционер не спешил, он пришел минуты через две-три, лениво козырнул и сиротским голосом потребовал документы.
— Шеф, — Зуев подал удостоверение, — вы можете меня выслушать?
Милиционер не ответил. Он внимательно разглядывал документ. Зуев заглушил мотор и повысил голос:
— Я пьян, шеф! Был на ВДНХ и пил коньяк Если оставлю машину здесь до утра, вы вернете удостоверение?
— Зачем же садились за руль на ВДНХ, если пьяны?
— Был глуп и самонадеян.
Милиционер хмыкнул, поглядел на Зуева и вдруг без колебаний подал ему удостоверение:
— Хорошо. Только стоять здесь больше пяти минут нельзя.
— Мы загоним эту колымагу вон туда.
Зуев заехал в какой-то двор, щелкнул дверцей поискал глазами номер дома и название улицы. Помахал уходящему милиционеру и остановил подвернувшееся такси.
На Савеловском Иванов вышел:
— Пока, братец. Встретимся на даче у Зинаиды Витальевны.
Но Зуев не желал ждать дня рождения, чтобы побывать на упомянутой даче.
— Жми! — напрягая скулы, сказал он таксисту. — В сторону Красной Пахры.
Машина долго вырывалась из душных московских объятий. Перед светофорами Зуеву представлялось, что он физически ощущает, как с каждым вдохом в кровь поступает окись тяжелых металлов. «Регенерированный кислород потребуется скоро не только подводникам, — подумалось ему. — Интересно, чем будут дышать лет через сорок?».
Но ему надоели реалистические предположения. Куда приятнее была фантазия снов. Причем снов прошедших либо давно прошедших. К тому же снова и снова возвращались воспоминания отрочества. И в этих воспоминаниях, как это ни удивительно, словно кристалл в насыщенном растворе, все ясней обрисовывался образ, объединявший черты и свойства двух женщин. Одна была жена Наталья, другая — Люба Медведева…
— Кстати, почему они так сдружились? — чуть ли не вслух произнес Зуев. Кажется, вопрос услышал даже таксист, как раз в этот момент он слегка покосился на Зуева.
Смятение и смелость после ивановского рассказа медленно таяли. Солнце быстро скатывалось за лес, когда такси свернуло с асфальтовой дороги на грунтовую. Зуев увидел, что дача совсем обросла черемухой, березами и малиной. До сих пор не скошенная трава вдоль заборчика была запудрена пылью.
— Вы очень торопитесь? — спросил Зуев таксиста. Тот пожал плечами. Счетчик показывал полугодовое матросское жалованье. Зуев рассчитался и попросил подождать: — Если меня не будет десять минут — уезжайте.
Шофер кивнул, развернулся и выключил двигатель.
«Первым делом Зинаида Витальевна спросит, какое у меня звание», — подумал Зуев и вспомнил место из Грибоедова насчет бросаемых в воздух чепчиков.
Калитка была открыта. Он прошел в дом, но во всех четырех комнатах и на кухне не было ни души, хотя везде чувствовалась близость людей. Открытые окна, запах поджаренных кофейных зерен, включенное радио — все говорило о том, что хозяева дома. Зуев услышал разговор на веранде и с изумлением, переходящим в злость, узнал голос Натальи:
— Что ты с ним носишься? Подумаешь, аборт! Покричит, покричит да и перестанет. У тебя вся жизнь впереди.
— Наташа, ты не знаешь его…
Второй голос принадлежал Любе Медведевой. Зуев узнал бы его где угодно и когда угодно. «Все то же самое, — подумал Зуев с тоской. — Опять про аборты, и снова моя жена».
Ему стало противно до тошноты. Может быть, сказывался выставочный коньяк? Так или иначе, он тихо покинул дом, тем же путем прошел до калитки. Кажется, с веранды его заметили, но он вышел на дорогу и разбудил дремавшего таксиста.
Машина фыркнула, словно тоже спросонья, с пришлепом пропылила мимо двух длинных дачных рядов.
Зуеву как-то сразу вдруг захотелось на Север. Он начал мысленно подсчитывать, сколько осталось отпускных дней. Но как он ни считал — по числам и дням, — не мог преодолеть недельного срока. Оказалось, что считал-то он вовсе не дни своего отпуска. Он выяснял, когда будут именины Любы Медведевой.
Женя Грузь утверждал, что неоколониализм через десять лет явится в мир в наряде развитого социализма, предсказывал близость религиозных войн и упоминал о влиянии космических сил на деятельность медведевской группы. За подобные тезисы его уже вызывали на партком, где он благополучно от них отрекся. По этой причине он сравнивал себя с Галилеем.
— Дамочки! — Грузь поднял оба указательных пальца. — Тише…
За дверью, ловко подражая Шаляпину, в полный голос пел кандидат, вернее, почти доктор наук Дмитрий Медведев:
Руководитель в разгар рабочего времени смаковал Мусоргского, а это означало появление какой-то пусть не гениальной, но всегда новой идеи, годящейся в приданое для «Аксютки».
Начальные буквы длинного, тоскливо-бюрократического названия довольно сносно напоминали старинное женское имя. Грузь не замедлил с преобразованием, и вот родилась «Аксютка», которую уже много месяцев воспитывала в своем духе вся группа. Сам Медведев терпеть не мог сокращенных названий. Он говорил, что аббревиатура не напрасно рифмуется с халтурой, что ей всегда сопутствуют лень, бездарность, бестолковщина и обман, что сокращенные названия повсюду лишь прикрывают жалкую посредственность. По его мнению, полнокровными словами выражаются полнокровные и явления, а выхолощенный язык превосходно отражает дурные свойства самой жизни.
Добродушно-ехидный Грузь частенько развлекал группу тем, что нарочно для Медведева придумывал новые несуразные аббревиатуры. Он, подобно шефу, предсказывал последующие за этим события. Теперь система грузевских розыгрышей не шла дальше таких безобидных шуток, поскольку недавно Грузь угодил в институтский капустник за свой знаменитый эксперимент СДВО. Как было дело?
Однажды Грузь отпечатал на широкоформатной машинке шуточный опросный лист под названием СДВО («самое для вас отвратительное», последнее слово можно заменить словом «опасное»). Лист имел форму большой ведомости, где стояли №№ п/п, ФИО и раскладка СДВО, начиная с Солнечной системы и кончая собственным «я». Грузь действовал под флагом «института социологических исследований» и пустил свое детище гулять по всему институту. Сработала мода на всякие опросы. Лист имел такой успех, что на удочку клюнул даже Медведев. Степень СДВО делилась, по Грузю, на три категории: неприязнь, неуважение, ненависть. Вначале Медведев воспользовался только первой, потом дошло и до третьей. Оказалось, что в Солнечной системе медведевскую неприязнь больше всего вызывали искусственные тела, а на Земле — парниковый эффект. Далее у Грузя шел большой раздел «Человечество». «Я ненавижу
