наемников, — сообщал Медведев в одной из граф. — Ничто так не развращает мужчину, как война за чуждые интересы». Самыми неприязненными профессиями для шефа были лесорубы, геологи и нефтяники. Самыми презираемыми людьми — женщины-лесбиянки, среди мужчин — педики. («За что вы их так, Дмитрий Андреевич? — деликатно спросил Грузь. — Извращенцев-то». — «За то, что у них не бывает потомства!» — расхохотался Медведев.) В духовном плане самым отвратительным для человечества Медведев назвал массовые психозы и массовые гипнозы, а среди организованных групп он, не задумываясь, назвал блатных. Девизом шефа был «Не торопись, тогда все успеешь», но здесь он поспешно назвал самым опасным для Европы — европейский парламент, для Москвы — неконтролируемый рост, для института — анонимность заказчиков. Для группы самым опасным, по мнению Медведева, была… лень.
— А что, Дмитрий Андреевич, — провоцировал хитрый Грузь. — Лет через десять много будет нефтяников?
— С этим вопросом обратитесь в Госплан, уважаемый Евгений Мартынович.
— Нет, лучше уж в ЦРУ.
— Почему? — изумился Медведев.
— Потому, что у цэрэушников лучше компьютеры. Ихние системы предсказывают даже непланируемые события, а у нас плановая система. Они знают даже, что мы будем кушать через десять лет, что через двадцать.
— Ну хорошо, — засмеялся Медведев, — а какая из организованных групп для тебя самая, самая…
— Масоны, — произнес Грузь шепотом.
— Где ты их видел? О них никто ничего не знает.
— Именно поэтому я и испытываю к ним отвращение, — сказал Грузь и свернул в трубку свою уникальную ведомость. На этом и закончилось бы все это пресловутое СДВО, если б кто-то, может, сам Грузь, не подсунул опросный лист Академику. Академик, не мудрствуя лукаво, добросовестно ответил на все вопросы. В ответах, по выражению Грузя, царило «истинное средневековье». Это выражение весьма быстро было сообщено Академику. Медведеву пришлось идти выручать Грузя, причем в самых высоких сферах. К счастью, дело закончилось всего лишь новогодним капустником.
Последнюю строчку Медведев не пел, а произносил. Интонации при этом прослушивались всегда очень определенно: он передразнивал одного из своих кураторов. Но Медведев тотчас забывал своего недоброжелателя, когда изумленный портной ставил в песенке свой извечный вопрос:
…Институт размещался в старинной, когда-то загородной усадьбе, выстроенной в стиле русского барокко, но обезображенной внутри и снаружи поздними переделками. Потолок в коридоре второго этажа, соединяющего два крыла с вестибюлем главного корпуса, сохранил старинную лепку. Зато пол был выстлан квадратами розового и зеленого линолеума. Цветное несоответствие и разности лица не смущали хозяйственников, они даже гордились этим многообразием.
И вот сегодня, к тому времени, когда королевская блоха получила все придворные привилегии, в коридоре появился один из замзавов. Он проводил инвентаризацию. Три или четыре озабоченные женщины с папками в руках сопровождали его.
— Так. Здесь что?
Он заглядывал в каждую дверь, и, пока добрался до медведевской группы, блохи тоже добрались до фрейлин и королевы. Проверяющий, вероятно, думал, что поет радио. Он оглядел большую комнату, где хозяйничал Грузь с лаборантом и другими младшими научными сотрудниками. Пока переписывали кульманы, стулья, столы, сейфы, счетные устройства и мусорницы, Медведев в своем кабинете почему-то молчал. Но когда комиссия двинулась к медведевскому закутку, за дверью снова раздался внушительный, почти штоколовский бас. Песенка про блоху завершилась горьким, саркастическим смехом.
— Вероятно, транзистор, — кротко сказал Грузь, а одна из сотрудниц пискнула от сдержанного смеха.
— Не институт, а какой-то оперный балет, — сказал замзав и, щурясь, оглядел всю медведевскую группу.
Потом замзав прочитал афишку, составленную из слов, выстриженных из газетных шапок. Афишка висела над рабочим местом Грузя:
Все попытки разума оканчиваются тем, что он сознает, что есть бесконечное число вещей, превышающих его понимание. Если он не доходит до этого сознания, то это означает только, что он слаб. А если его превосходят вещи вполне естественные, что сказать о сверхъестественных?
В афоризме великого француза замзаву что-то не очень понравилось, но вникать было некогда, и комиссия исчезла в медведевском кабинетике.
— Дамочки! Тише!.. — снова произнес Женя Грузь.
Лида, одна из сотрудниц, фыркнула и выскочила в коридорчик. За ней потянулись другие. Грузь тоже вышел.
Здесь табачный дым перемешан был с запахом импортных духов и туалетной хлорки. Грузь про себя с улыбкой вспомнил, как в детстве мечтал о женщине, которая вообще не ходит в уборную. Курили в группе все, кроме него и Медведева. Медведев при первой встрече, когда Грузь был студентом, спросил: «Женя, вы мужчина или младенец?». Грузь смутился. Тогда он ничего не сказал в ответ, кроме как: «Мужчина, вроде б». — «Хм! — причмокнул Медведев. — Если мужчина, то почему с соской?» — «Все же сигарета и соска не одно и то же», — подумал тогда Женя Грузь, но Медведев прочитал его мысли и сказал: «Разница в одном: соска безвредна. В остальном все одинаковое».
С тех пор Грузь никогда не курил. Однажды одна из сотрудниц всерьез обиделась на него: «Вам не стыдно, Евгений Мартынович? Вы второй раз обозвали нас курицами». — «Это не имеет к сельскому хозяйству никакого отношения, — ответил он. — Курица — значит, курящая женщина».
Послышался голос замзава. Комиссия, явно раздраженная, выходила из владений медведевской группы.
— Так. Здесь что? — замзав потянул за ручку туалетных дверей.
— Здесь? — скромно произнес Грузь. — Здесь у нас дискотека для ветеранов.
Девушки снова фыркнули.
Замзав записал что-то в блокнот, и вся инвентаризационная комиссия важно пошла по институтскому коридору.
— С праздничком вас! — Грузь помахал рукой.
…Все двери были открыты, Медведев слышал последний возглас и взглянул на перекидной календарь. На воскресенье красным шрифтом было набрано «День железнодорожника». Грузь не мог ошибиться, каждую пятницу поздравляя «с наступающим» знакомых и незнакомых. Но что это? На сегодняшней пятнице стояла давнишняя, еще зимняя запись: «Д. Р. Любы. Подарок».
Медведева бросило в пот. Он взглянул на часы и позвал:
— Евгений Мартынович? Зайдите сюда.
Обиженный официальным тоном, Грузь осторожно прикрыл за собой дверь, долго не хотел садиться
