– А ну, дай сюда, – Дед выхватил у меня газету, едва не порвав ее, и сам уставился в страницу, шевеля губами. Потом он внимательно осмотрел газету, прочитал даже выходные данные, набранные мелким шрифтом на последней странице, будто желая убедиться, не поддельная ли она. Камачо ухмыльнулся.
– И что? – Дед протянул газету обратно.Камачо взял газету, снова аккуратно ее свернул и зажал под мышкой.
– Советского Союза больше нет! – с выражением процитировал он заголовок.
– И что? – повторил Дед.
– Этот траулер больше не принадлежит никому! – Камачо показал обеими руками на «Эклиптику» и расплылся в улыбке.Дед тоже улыбнулся. Угрожающе. Он умел так улыбаться.
– Этот траулер принадлежит Советскому Союзу, – произнес он, четко выговаривая каждое слово.
– Но такой страны нет! – сеньор Камачо вскинул глаза к небу, будто призывая в свидетели небесные силы.
– Видите этот флаг? – Дед показал на корму «Эклиптики». На коротком флагштоке, чудом уцелевшем при крушении, болтался кусок рваной, выцветшей ткани. Когда-то он имел красный цвет, теперь был светло-бурым. От серпа и молота не осталось и следа.
– Это флаг?! – удивился Камачо. Удивился вполне искренне, но Дед был задет за живое.
– Да! Это флаг! – прорычал он яростно. – Есть флаг – есть страна! Траулер принадлежит Советскому Союзу! Разговор окончен! – и добавил еще по-русски, непечатно. Дед редко ругался матом, только в самых особых случаях.Камачо прекрасно понял смысл сказанного. Он побледнел, прищурил глаза, сжал губы в тонкую ниточку и поднялся с ящика. Поправил ремень, многозначительно задержав руку на кобуре, из которой торчала ручка револьвера. Прикосновение к оружию успокоило его. Он снова улыбнулся.
– Я могу арестовать судно и вас. Загрязнение окружающей среды, утечка топлива…
– Нет утечки, – возразил Дед.
– Будет, – спокойно ответил Камачо. – Но я не хочу проблем. У вас есть последний шанс. Подумайте хорошо. Если мы договоримся, вы идете отсюда в Лиму к своим товарищам, если не договоримся, вы идете в тюрьму в Ла-Ярада. В Ла-Ярада очень плохая тюрьма, жара, насекомые, плохая еда, фу! – Камачо скривил рот от отвращения. – В тюрьме бандиты и убийцы. Они не любят гринго. А вы для них – гринго. Вам не надо идти в Ла-Ярада, сеньоры. Вам надо идти в Лиму. Подумайте! Я скоро вернусь, и вы дадите ответ.
– Мы дадим ответ сейчас, – сказал Дед. – Ответ – нет.
Тонкие губы Камачо растянулись в змеиной улыбке:
– Подумайте! – повторил он. – Увидимся!
Он загрузился на катер и отчалил.
Впервые за две недели сидения наш Пляж показался мне маленьким и заброшенным, словно отколовшимся от большого мира. Далеко, за пятнадцать тысяч миль отсюда, сдвинулось с места что-то огромное. Такое огромное, что даже на расстоянии обнаруживало свое постоянное присутствие, давало нам надежду и защиту. Сдвинулось то, что казалось, никогда не могло сдвинуться.
Я стоял у кромки прибоя, повернувшись в сторону северо-запада, туда, где по другую сторону океана были Владивосток, Сахалин и Камчатка, а еще дальше – Иркутск и Илимск. Туда, где были Нюша и родители. Страшно было только за них. Хватит ли у них сил дождаться, пока я тут разберусь с этим проклятым Эль- Ниньо? Я все ближе к разгадке. Тяну свои столбики цифр от крушения «Эклиптики» до развала Союза, от одной беды к другой, и с каждой бедою я становлюсь сильнее и умнее. Я уже знал, как это произойдет. Это не будет формулой, как у доцента Христофорова, это будет озарением. Я поставлю в графу последнюю нужную цифру, и это случится. Я пойму, я увижу, как можно победить Эль-Ниньо.
Я вернулся в Лагерь и застал Деда и Ивана в разгаре спора.
– Ерунда! – кипятился Дед. – Мало ли что пишут в американских газетах!
– Мы все прекрасно знаем, что это правда, – возразил Шутов. – К этому давно уже шло. И все гораздо хуже, чем пишут в американских газетах. В этой стране всегда так – сбывается только самое худшее.
– Отставить панику! – рявкнул Дед. – «В этой стране!». Я покажу тебе эту страну. Вот она! – он показал рукой на темную громадину «Эклиптики». – Вот наша страна! По всем законам – это часть территории Советского Союза. И что? Она исчезла? Этот клоун почитал нам свою газетку, и она исчезла?! Я тебя спрашиваю! – Дед побагровел от ярости.
– Исчезла, не исчезла. Чего орать-то? – Ваня не стушевался. – Просто хотелось бы знать, – продолжил он, – чисто из любопытства, что мы будем делать, когда нас придут арестовывать. Глотки драть – руки прочь от Советского Союза! Или, может, войну им объявим?
– Если бы Камачо мог нас арестовать, давно бы уже арестовал. Кишка у него тонка… – сказал Дед.
– Если бы за нами могли приехать, давно бы уже приехали, – парировал Ваня. – Капитан ясно сказал, ждите неделю и уходите. А мы здесь уже полмесяца. Воды осталось десять кружек, и та протухла, воняет, как из канализации. От консервов заворот кишок скоро будет. Но это все ерунда. Я главного не могу понять. Чего мы здесь ждем? Чего
Ваню было не узнать. Последние несколько дней он плохо выглядел, пожелтел лицом, словно у него болело что-то, но он не жаловался, просто замкнулся в себе. Говорил мало, купаться не ходил, новых теорий не сочинял. После визита Камачо он уже не сдерживал себя, видно, злости и раздражения у него накопилось не меньше, чем у Деда, только он ухитрялся облекать эту злость в спокойный ядовитый тон, словно специально старался как можно быстрее вывести Деда из себя.
– Собирай манатки и проваливай, – сказал Дед. – Тебе давно было предложено. Камачо еще недалеко уплыл.
– Один я ему неинтересен, – ответил Ваня. – Ему надо, чтобы мы все отсюда убрались.
– Тогда можешь выбираться по суше, хоть по воздуху. Вот деньги, – Дед достал из нагрудного кармана рубашки потрепанный конверт и швырнул под ноги Шутову.
