— Его нет, уехал куда-то к своим родственникам. А что случилось?
— Да ничего особенного. Нахулиганил малость. Как только вернется, чтобы сразу же пришел с документами в райотдел милиции.
Ребята хоть и старались выглядеть безразличными, были явно взволнованы, отвечали неуверенно, путано. Когда старший лейтенант спросил о том, в какой одежде ходил Раджаб, то со слов домохозяйки получалось, что описание вещей почти полностью совпадает. Почему же так неспокойны его соседи? Юрию в голову пришла шальная мысль: а ведь их двое, вдруг…
Вернувшись к руководителю группы, Горский поинтересовался теми подростками. Хотя версия и зыбкая, но чем черт не шутит. Ответы уничтожили сомнение, как говорится, в зародыше. О студентах преподаватель отозвался тепло, а вот о пропавшем совсем иначе.
Посоветовавшись, следователь и оперуполномоченный приняли решение — если сегодня он не вернется, на следующее утро нужно произвести опознание трупа и узнать доподлинно, Раджаб это или нет. Учитывая то обстоятельство, что первая группа практикантов уже отбыла в Андижан, туда послали телеграмму с просьбой проверить и сообщить, все ли вернулись домой.
Казалось, расследование наконец-то на правильном пути, но к вечеру надежды на скорое раскрытие преступления рухнули. В кабинет начальника отделения уголовного розыска зашли трое андижанцев с документами — старые знакомые Юрия и третий — Раджаб, живой и здоровый — катался к дяде в Ворошиловград. А тут еще получили из Андижана сообщение о том, что там полный порядок. Да, там полный порядок, а здесь…
Слух об убийстве на мосту быстро распространился среди местных жителей. Люди старались оказать посильную помощь милиции, высказывали свои догадки и предположения. Когда лейтенант Хворост, исходив вдоль и поперек свой участок, попал в общежитие прядильно-ткацкой фабрики, ему сказали, что там обосновалась некая Люда, к которой частенько заявляются кавалеры, которые на окружающих производили явно не выгодное впечатление. Что ж, такая девица многое может ведать. Да поделится ли?
Хворост показал ей фотоснимок потерпевшего, и эта дорожка оказалась тупиковой.
Ох, как медленно двигалось дело! Следователь и старший оперуполномоченный ходили мрачнее тучи. Доставалось от начальства, но главное — мучила эта неизвестность, преступники гуляли на свободе, а опергруппа отрабатывала ложные направления…
— А ведь нам зря зарплату платят, Юра, — воскликнул Савченко, буквально потемневший за эти дни. Горский, сидевший у него в кабинете, даже вздрогнул от неожиданности. — Слушай, а почему мы ищем только на этом берегу? Они же притопали с той стороны, туда и вернулись. А мы словно дошколята. Давай- ка в соседний райотдел…
Юрий попал к соседям, когда у них уже заканчивалось совещание. Ох, как нелегко было ему. Ведь целый месяц миновал, и только сейчас он просит о содействии. Слава богу, никто не задавал неприятных вопросов. Коллеги понимают друг друга с полуслова. Понимают и то, что надо выручать опергруппу. Старший лейтенант раздал снимки, назвал дополнительные приметы. И закрутилась карусель…
Утром в дежурную часть райотдела обратилась женщина.
— Хочу написать заявление.
— А что такое?
— Месяц назад мой сын уехал на несколько дней в Москву и его до сих пор нет. Думала, обойдется, но вчера участковый зашел…
— Поднимитесь, пожалуйста, на второй этаж и зайдите к капитану Татаринову.
Александр Николаевич Татаринов был под впечатлением от вчерашней встречи с Горским. Он молча выслушал посетительницу и также молча показал фото.
— Господи, как похож на моего сына! Неужели?..
Капитан позвонил в Октябрьский райотдел Юрию, рассказал о том, что у них происходит.
— Скорее направьте ее к нам, — попросил тот.
На милицейском «газике» заявительницу доставили очень быстро. Розыскники ее с нетерпением ждали, здесь же был и Савченко. Она коротко сообщила о том, что ее восемнадцатилетний сын Леонид уехал в столицу и вот больше четырех недель отсутствует.
Встревоженной женщине дали посмотреть кадры съемки места происшествия, и по тому, как изменилось ее лицо, все стало понятно. Но предстояло еще предъявить одежду потерпевшего. Мать упала на нее и запричитала…
Все расспросы пришлось отложить. Когда она с помощью врача немного успокоилась, следователь попросил:
— Расскажите, пожалуйста, о Лене как можно больше.
— Он был у меня младшим сыном, — тяжело вздохнув, с трудом заговорила Анна Ивановна. — Есть еще старшая дочь, но она давно живет с мужем, отдельно. Воспитывала я его без отца — он бросил нас, когда мальчишке не было и десяти лет. Сын шахматы очень любил. Играл хорошо, всех своих сверстников обыгрывал. А я, к сожалению, не могла уделять ему много времени.
Как-то мы гуляли в саду Шевченко и на скамейках увидели много мужчин, сидевших за досками. Я сказала Лене, чтобы приходил сюда почаще. Жили-то мы тогда совсем рядом с этим садом.
Леня, говорили, талант, он выигрывал у взрослых, хотя самому было тринадцать. А однажды ему предложили сыграть на деньги. Он сказал, что денег-то нет, но ему ответили, потом, мол, отдашь. Леня победил, потом еще и еще. Увлекся. Господи, куда глядели мои глаза!
Она всхлипнула и, пересилив себя, продолжала:
— Сама я виновата, что все так получилось. Как-то вначале не придавала этому значения, считала детскими шалостями. А ведь там, на скамейках, его «привязали» к картам. Сказали, что у него, дескать, математический склад ума, и ему счастье в руки само просится. Он и согласился. Везло ему в эти проклятые карты или как — не знаю, только здорово он наловчился. А я-то еще радовалась, когда он соседей в «дурака» обставлял. Свет не без «добрых» людей: кто-то познакомил его с заядлыми картежниками. В карманах завелись большие деньги, не мелочь, но опять-таки я тревогу не подняла. В это время мы получили новую квартиру, так вместо радости — страх: стали приходить к нему знакомые с колодами карт. Закончил он восемь классов и больше учиться не захотел. Вел себя вроде бы нормально, не хулиганил. Участковый всегда соглашался с этим, а насчет карт строго предупреждал. В девятый класс советовал идти или на работу устраиваться. Сын соглашался, обещал… Да только на словах. Понял, что раз он несовершеннолетний, то и обойдется все.
Сначала около него крутились ребята, такие же как и он, потом появились такие, что по возрасту ему в отцы годились, да и на вид они были какие-то страшные. Стал Леня уезжать, по нескольку дней не бывал дома. Позже узнала, что он побывал в Москве, Львове, Одессе, да мало ли где еще. Внешне сильно изменился. Грубым стал, дерзким. Когда приходили к нему, закрывался в комнате, меня не пускал. Иногда они «дулись» целыми сутками. Как-то я попыталась помешать, он меня чуть не избил. Я никому об этом не сказала, стала его бояться.
Потом появилась у него импортная дубленка, дорогая меховая шапка, японский магнитофон, перстень. Я спросила, откуда такие вещи, он ответил, что выиграл. Разболелось у меня сердце, чуяло — беда будет. А через несколько дней это богатство исчезло. Оказалось, проиграл.
Попросила я, чтобы приняли Леню подсобным рабочим в универмаг, где сама работаю, все же под присмотром. Он поработал немного и уволился, прицепилась накрепко картежная лихоманка.
А недавно сказал, что отправляется в Москву и если его не будет две-три недели, чтобы никуда не ходила. В тот день вечером он пришел домой в чужой куртке, я спросила, где взял, он ответил, мол, попросил у Соколенка — так он называл своего приятеля. Примерно в восемь часов вечера он попрощался со мной и ушел…
Оценив создавшуюся ситуацию, Савченко вынес постановление о производстве на квартире Анны Ивановны Билевич обыска. Он, Юрий Горский и участковый Санакоев отправились по адресу. На глазах хозяйки и понятых изъяли несколько колод игральных карт, специально предназначенных для обмана партнеров, две записные книжки, в которых значились фамилии полсотни людей с телефонами, две
