Они молча продолжали грести. Рори не знал, что сказать.
В прибрежном ельнике весело и звонко заливались славки, и вечерние тени темными пальцами протянулись через реку.
— Ну так что же вы на это скажете? - спросила Кэнайна. - Будь вы, предположим, членом школьного совета, пригласили бы вы меня преподавать в вашей школе?
— Несомненно, пригласил бы.
— Ну а если вы, скажем, этакий деляга и ваш успех зависит от расположения к вам всей общины, вы и тогда примете меня в свою школу? Согласились бы вы пойти ради принципов на личные жертвы, чтобы подать другим хороший пример?
Рори, не отвечая, глядел вперед, механически продолжая грести. Она будто читает его мысли. Кэнайна помолчала.
— Вы все время твердите, что я должна отправиться к вам и страдать и бороться ради моего народа, - продолжала она. — Ну а вы-то? Согласны были бы вы тоже претерпеть страдания и в личной жизни, и в деловой?
Вопрос настолько был обращен лично к нему, что Рори даже подумал, не издевается ли она. Большое тело его напряглось, как струна, и горло сдавила холодная сухость.
— Ну так что бы вы сделали на месте подобного деятеля?
Рори знал, что бы он сделал, потому что уже задавал себе этот вопрос. Преуспеяние и будущность он поставил бы не только выше принципов, о которых толковала Кэнайна, но и выше любви, наполнившей его сердце. Больше того, несмотря на все ее красноречие, он был теперь убежден, и едва ли не больше, чем прежде: иначе не поступишь. Думать-то надо головой, а не сердцем!
— Я постарался бы поступить справедливо, — ответил он, и голос его прозвучал сухо-сухо, совсем как шорох осенних листьев.
— В этом-то я убеждена, — сказала она. — У вас все-таки есть сила воли, чего не скажешь о многих ваших соотечественниках.
И тогда Рори сообразил: Кэнайна не поняла его. Она не издевалась над ним. Ему только почудилось.
— А не пора ли нам снова поехать взглянуть, что там поделывает наш гусь? - спросил он, и голос его зазвучал вдруг по-прежнему твердо и уверенно. — Может быть, завтра?
— Нет!
— Почему нет?
— Неужели вы думаете, что я вновь куда-нибудь отправлюсь с вами?
— Нет, не думаю, но я могу надеяться?
Они прошли последнюю излучину. Прямо перед ними раскинулось темное скопище хибар и строений Кэйп-Кри, над которыми вился дым. Времени оставалось в обрез.
— Это было жестоко с твоей стороны, — сказал он. — Ты же сказала, что не будешь придавать значения. И тебе так же интересно, что с этим гусем... ман...
— Ман-тай-о.
— Да, ман-тай-о. Тебе так же интересно, как мне. Или это неправда?
— Очень может быть, что и правда.
Она стала грести быстрее, и Рори пришлось налечь на весла, чтобы не отстать. Каноэ пристали к берегу одновременно. Кэнайна вытащила каноэ на песок и пошла прочь.
— Подожди, Кэнайна.
Она остановилась, обернулась и долгим взглядом посмотрела на него: глаза ее сузились, стали холодны и неподвижны, на лбу легли морщины. Потом, пока она смотрела на него, черты ее постепенно смягчались, и ему почудился или послышался тихий вздох.
— Ладно, — сказала она, и теперь он не сомневался, она вздохнула. — Только в половине четвертого слишком рано. Что, если в семь?
— В семь? Прекрасно. Сказать миссис Рамзей, что ты придешь завтракать?
— Нет. Встретимся здесь, у реки.
— Захватить еды?
— Захвати, если хочешь. Я могу принести только муку, лярд и вяленую гусятину.
— Я не откажусь, — сказал Рори.
— Ладно. Тогда о завтраке позабочусь я сама. Она повернулась и быстро взбежала вверх по береговому откосу.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Белощек и его подруга все еще были там, правда, не на прежнем месте, а на другой, очень похожей, заросшей травой мелкой заводи подле соседнего островка, не далее чем в четверти мили. Кэнайна и Рори нашли маленькое каноэ там, где и оставили его, в конце тропы, а вот на то, чтобы отыскать гусей, ушло больше часа. Солнце, высоко стоявшее в усеянном кучевыми облаками небе, жарко палило, и они вновь улеглись на подстилке из мха и еловых игл, наблюдая гусей сквозь заросли ивы и ольхи.
Рори протянул Кэнайне бинокль. Она охотно взяла его и внимательно следила за кормежкой гусей. Вместо ярко-красной куртки и серых брюк сегодня она надела резиновые сапоги и черную шаль. И все утро больше молчала. Не раз пытался Рори завязать разговор, но в ответ она только кивала или, проронив словцо, тут же смолкала. С тех пор как вышли из Кэйп-Кри, она ни разу не улыбнулась так, чтобы на щеках заиграли ямочки. А Рори печально размышлял о том, что охотно отдал бы до последнего цента все причитавшееся ему за лето, чтобы вычеркнуть из памяти Кэнайны те бестактные грубости, которые наговорил ей накануне.
Встретив Белощека здесь, вдалеке от моря, Рори испытал прежнее странное чувство. Потом он увидел, как гусь совершает любовный обряд — предложит корм подруге, а после нежно и ласково чистит перышки ее крыльев. Он быстро взглянул на Кэнайну. Она тоже видела, и даже лучше, чем он, потому что держала перед глазами бинокль. Кэнайна обернулась к Рори и тихонько вздохнула, так тихо, что он в ярде от нее едва расслышал этот вздох. И теперь она улыбнулась. Через несколько минут они поползли обратно, к месту, где оставалось каноэ, и бесшумно отчалили. Когда отплыли ярдов на сто, Кэнайна бросила грести и обернулась к Рори.
— Этот ман-тай-о... — сказала она, — когда я подумаю о нем, когда я вижу, до чего они влюблены друг в друга... у меня на душе как-то странно становится. Надеюсь, что он не покинет ее, как бы ни любил свою Барру и свое море. Не покинет, правда?
— Ну, это одному богу известно.
— Я как-то выпила два бокала мартини на пустой желудок. Это было в день рождения Берта Рамзея, и, когда я вижу этих гусей, я чувствую себя так же, как тогда. Я просто счастлива неизвестно почему.
— Да, — сказал Рори. — И я тоже.
Он сказал это, и вдруг она распустила узел уродливой шали, тряхнула головой, волосы рассыпались, и перед ним появилась веселая, совершенно преобразившаяся Кэнайна. Рори с радостью заметил, что ее волосы под шалью перевязаны красной лентой. Она опять взялась за весла. Через десять минут они причалили к той песчаной полоске, что полумесяцем пролегла между озером и болотом. Потом Кэнайна сняла резиновые сапоги и стала босиком на горячий серебристый песок, держа в руках маленький белый мешочек с провизией.
- На сей раз будет чисто индейский завтрак, -сказала она. — Вам не понравится, если только вы не слишком проголодались.
— У меня нынче волчий аппетит! — воскликнул он.
Рори отправился в ельник и вскоре вернулся с побелевшим от времени еловым чурбаком. Пока он его колол, она выложила из камней очаг и принялась месить лепешку в жестянке из-под сухого
