Хозяева даже не усмотрели, что их верный сторож сорвался с привязи. Только обнаружили непонятные узоры на песке у ворот, оставленные концом оборванной вожжи, почесали в затылках: что бы это значило? — и выбросили из головы.
Через два дня Шурка издох.
Еду его расклевали обнаглевшие куры, кошка Дуся презрительно лакала воду из его плошки, корова выверенным ударом хвоста смела крышу с конуры, но псу уже было все равно.
Каким образом прознали хозяева причину безвременной кончины любимой собаки — загадка. Скорее всего, сама мама Роди рассказала кому-то.
— Бедная собачка! — кричали они. — Отравилась и сдохла!
— Чем отравилась? — сразу же нашлись сочувствующие и просто любопытствующие.
— Ногой! — заголосила очень невысокого роста хозяйка с хорошо поставленным скандальным голосом.
— Ейным копытом! — добавил такой же маленький хозяин с огромной, как чан из-под капусты, головой. И указал кривым работящим пальцем на маму Роди.
— Так она сама первая начала! — возмутилась укушенная, не готовая к такому повороту событий.
— У, ведьма! — постепенно повышая голос до медвежьего рева, укорила хозяйка.
'Ходу!' — подумал Родя, понимая, что более такой возможности ему не предоставится. Он забрал из укромного места котомку с уложенным внутрь кантеле, прихватил заранее намеченную рыбу, сало, соль и краюху ржаного хлеба, запихнул нехитрые рыболовные снасти и маленькое меховое одеяло. Приколол иголкой на сеновале, где последнее время ночевал, записку с просьбой не искать его, а он сам найдется, перекрестился в доме на иконы и выбрался на улицу.
Там разгоралась баталия.
— Что же, мне вашу собачку самой надо было покусать? — спрашивала, возмущаясь, мама.
— Ты бы ее к нам привела, мы бы ее кусили! — орал хозяин. — Кого теперь сажать на цепь? Или сама будешь имущество наше стеречь?
— Так у вас и имущества-то никакого нету! — всплеснула руками виновница конфликта. — Что мать оставила — то и есть, да и оно уже потрачено!
Удаляясь от громких голосов, Родя успокаивал себя тем, что до драки дело не дойдет. Иначе надежда на защиту была только на него. Впрочем, в их деревне вряд ли найдется кто-то настолько отважный, чтобы поднять руку на его мать. Вон, даже собаки — и те подыхают.
Конфликт — это своего рода тоже развлеченье. До вечера народ будет занят разборками. Ночь с этим переспит — потом вновь начнет с новыми силами искать виноватых. В итоге — у него чтобы удалиться от Обжи на безопасное расстояние есть полтора дня, максимум — два. Вполне достаточно, чтобы добраться до Свири, а то и Волхова.
Что делать дальше — Родя не загадывал. Планов у него было два. Первый — удрать из дому. Второй — вернуться обратно. Между ними — неизвестность.
Половина дела сделана. Вторая половина подразумевала въезд его на главную деревенскую улицу на белом коне в собольей шапке с дорогим скандальным мечом за спиной и звонким кантеле на коленях.
'Кто таков?' — зашепчутся земляки. А он грянет по струнам и запоет:
— Вы шумите, шумите
Надо мною бярозы,
Колыхайте, люляйте
Свой напев вековый.
'Так это же Родька!' — закричат самые смышленые.
'Не Родька, а Родивон да Превысокие!' — поправят самые смиренные. И добавят: 'Зовите мать, пусть встречает сына!'
Мама, конечно же, выйдет, а на руках у нее будет сидеть щеночек. Она возьмет этого псенка, всем своим видом напоминающего покойного Шурку, за шкирку, как хрястнет им о сарай и закричит в пространство: 'Ты где шлялся? Хотя бы весточку с птицей почтовой отправил! Мы тут испереживались все!' Сестры примутся укоризненно качать головами, а отец, как водится, на рыбалке. Тогда пространство ответит затухающим эхом: 'С какой птицей? Голубями? Так отродясь не было тут голубей. Воронами почтовыми, что ли пользоваться?'
Потом, конечно, он выставит подарки, все порадуются и объявят его 'не блудным сыном'. Возьмется Родя за кантеле, проведет рукой по ладам: прислушаются земляки и заплачут от растревоженных музыкой струн души, каждый — от своих.
— Ты, паря, смотри, куда идешь! — недовольно раздалось откуда-то, чуть ли не из-под земли.
Вообще-то как раз в этот самый миг и закончились все Родины великие задумки о будущем, дальше он пока себе не вообразил. Вот и не заметил человека очень невысокого роста, можно сказать — карлика, стоящего за огромнейшим ладожским булыжником. Да не просто не заметил, а чуть не наступил на него.
Что ж, дорога оказалась не столь пустынной, как было изначально. Оставленная сбоку деревня Габаново, примыкающая к камышам одноименной ладожской бухточки — губы, как именовалось здесь — предполагала, что чужие здесь не ходят. Однако — не только ходят, но и под ноги попадаются.
— Извини — замечтался, не заметил, — достаточно миролюбиво проговорил Родя. Обижать карлика ему, в общем-то, совсем не хотелось. Он отступил назад на пару шагов, одними глазами изучая обстановку поблизости: вдруг этих самых карликов здесь целая банда, задумают грабить, придется ими по сторонам бросаться.
Но человек был один, его огромная, по сравнению с телом, светловолосая-светлобородая голова щурилась оценивающими синими глазами. Черная одежда свободного покроя, казалась очень свободной — она ниспадала на землю и там покоилась складками. Интересно, как же этот карлик ходит? Подбирая под себя подолы, как делают иной раз женщины? Если бы не размеры, то запросто можно было предположить в этой хламиде какую-нибудь монашескую ризу.
— Кто таков будешь? — спросил незнакомец и приветливо заулыбался. Голос у него был мощный, совсем не соответствующий маленькому тельцу. Впрочем, пес его знает, какие голоса бывают у карликов. Родя встречался с такими маленькими людьми очень давно, в детстве, когда и сам был одним из них. Иначе говоря, настоящих карликов не видал никогда. Поэтому он ответил несколько невпопад:
— К Свири иду.
— А я как раз оттуда, — хмыкнул карлик и почесал бороду. Рука у него оказалась почему-то огромной и при таком росте запросто могла мешать ходьбе.
Вообще, странный человечек, подумалось Роде. Может, он просто без ног? Чем же он тогда передвигается? Тележки поблизости никакой не видать. А, понятно, он идет на руках, как на ногах. А ризу свою узлом на голове завязывает, чтобы не мешала. Значит, идет вслепую, света белого не видя. Так и в болоте утонуть можно. Очень подозрительный карлик.
— Ну и как там, на Свири? — ничего более умного в голову не пришло.
— Ха-ха, — ответил незнакомец. — Ты какой-то странный парень. Как может быть на Свири? Пес его знает — мокро, наверно. Или ты про рыбалку спрашиваешь? Так мне не в жилу было рыбку ловить.
— Я не имею ввиду рыбалку, — поспешно сказал Родя, даже слишком поспешно. Ему показалось, что теперь карлик заподозрит его в принадлежности к обжанским рыбакам, догадается об осуществленном побеге и потом все это расскажет первым встречным. По голове ему, что ли, дать? Она большая — промахнуться трудно, а потом убежать, в случае чего. С такими ножками, или без таковых вообще, догнать его, быстрого, как лесной лось, будет затруднительно. Так нельзя увечных обижать — не по совести это как-то.
— Да, чего ты темнишь, — снова улыбнулся незнакомец и перешел зачем-то на контокинский язык. — Ночевал я у Свири. Да и ты, если поспешишь, с дорогой как раз к ночи и управишься.
Интересно, как же он умудрился так быстро до Габанова добраться? Летал, что ли? Или по деревьям скакал, как белка? Глядишь, к вечеру с таким темпом Обжу достигнет. Ничего, там сейчас другим делом заняты, не до карликов им.
— Меня зовут Родивон да Превысокие, — отчего-то ляпнул Родя, видимо, отвечая на самый первый
