Запомнил с первого раза.
Музыкант пробрался к торговой избе, и под вопросительный взгляд пса присел возле его конуры. Жужа несколько раз обнюхал своего друга и сверток в его руках. Запахи его явно взволновали. Садко выложил в миску наиболее пострадавшую в драке еду, но собака продолжала выказывать некое беспокойство. Несколько раз пес лизнул ему руки и норовил коснуться лица. Раньше такого не было, да раньше никто музыканта до крови и не бил.
— Ешь, Жужа, — устало сказал Садко. — Так бывает. В собачье время живем. Искусство должно быть с кулаками. No pain, no game.
На следующий день он отправился с визитом к Василию. Видок у музыканта был, что надо: под глазами синева, губы надулись, все бока жестоко болели. На месте драки уже никого не было, только две вороны ожесточенно бились головами о замерзшую землю. Так, наверно, они добывали себе пропитание — то ли вывалившуюся еду, то ли превратившуюся в лед кровь.
— Приятного аппетита, дуры, — сказал им Садко.
Те на всякий случай отпрыгали в сторону и хором ответили словами признательности на вороньем языке:
— Кар!
Побитые русы куда-то делись, впрочем, как и мужичок, и обломок бревна с собою утащили. Очень хотелось надеяться, что их соратники не набегут, чтобы добить. Местных музыкантов Садко почему-то не опасался: если бы они могли, то не нанимали бы людей со стороны для решения своего вопроса. Однако с выступлениями придется завязать. По крайней мере, на месяц. Близились святки, народу развлечений подавай, вот пусть и развлекаются с признанными музыкантами. А у него и без того забот хватает.
Василий вышел не сразу. Сначала ругалась Василиса, намекая на помятый и местами переливающийся цветами радуги внешний вид. Потом всплеснула руками Чернава, выбежавшая на голос матери. Только затем появился и сам хозяин.
— Если ты за милостыней, то я не подаю, — поздоровался Василий.
— И тебе не болеть, — ответил Садко.
— Ну? — спросил хозяин. На синяки и ссадины он принципиально внимания не обращал. Вообще-то музыкант и не думал давить на жалость.
— Научи меня кулачному бою, — без всяких обиняков предложил Садко.
— Хм, — усмехнулся Василий. — Смотрю, кто-то тебя уже поучил.
Однако его настроение сделалось уже не столь грозным, можно было и поговорить. Они прошли в хоромы, куда сразу же прибежала с бодягой Чернава.
— Мажься — поможет, — сказала она. — Средство проверенное.
И загадочно посмотрела на отца. Тот только хмыкнул.
— Так это тебя ночью приласкали русы? — спросил Василий, дождавшись, когда дочь уйдет.
— Откуда тебе это известно?
— Так Ладога — это же не лесная глушь, тут люди привыкли общаться между собой, — ответил хозяин. — А если есть повод для разговора, то они общаются много.
Садко ничего не сказал, только развел руки в сторону и скривился от боли.
— Ладно, не суетись, — шевельнул ладонью в успокаивающем жесте Василий. — Русбой, конечно — сила. Вот только эти русы, будто бы и не русы вовсе: втроем на одного мальчишку? Оно, без сомнений, понятно — развелось этих парней, как собак нерезаных. Особенно среди слэйвинов. Того и гляди, каждый слэйвин русом с рождения сделается. Но как же тебе удалось от них удрать?
— Я и не удирал, — ответил музыкант и зачем-то добавил. — Они первые начали.
— Ну да, ну да, — усмехнулся хозяин. — А я-то тебе зачем тогда нужен, раз ты троих раскидал?
— Так это, — замялся Садко. — Мне помогли. Да и повезло здорово.
— Кто помог? — быстро спросил Василий.
— Будто бы сам не знаешь! — слегка начал заводиться парень, уже уставший от такого разговора. — Люди помогли.
Имя Чурилы он называть не стал. Пусть эта информация, если на то уж пошло, поступит от самого Чурилы.
Василий пристально посмотрел в заплывшие глаза музыканта, но больше вопросов задавать не стал. Проскрипел как-то сдавленным голосом еле слышно:
— Любит у нас народ помогать. Это точно. Только и слышишь: бог в помощь.
Они помолчали, и Садко предположил, что напрасно сюда пришел. Он уже собирался уходить, совсем позабыв о нанесенной на лицо боевой раскраске — зеленой бодяжной кашице.
— А и ладно! — внезапно сказал Василий. — Хоть сам старое вспомню. Любил я кулачные забавы, пока молод был. Да и сейчас люблю. Только мои девки не любят. Особенно, когда…
Голос у него сорвался, он не договорил, боль утраты вновь впилась в сердце, как когти хищной птицы в заблудившегося на воле мыша.
Василий был никудышным учителем. Едва Садко отлежался в своей каморке, выходя на улицу лишь для того, чтобы потратить на покупку пищи накопленные скудные денежные активы, да на работу, как на праздник, они принялись учиться.
Причем, у парня складывалось такое впечатление, что хозяин лавки учился вместе с ним, отрабатывая на нем былые, слегка подзабытые навыки. Рука у учителя была очень тяжела, остановить ее вовремя получалось не всегда. Подаренная Чернавой бодяга сделалась чем-то вроде маски перед сном: обмажет зреющие синяки в одном месте, они выскакивают в другом.
Но к Рождеству Садко научился ставить ноги так, чтобы ни в коем случае не потерять равновесие. Это было целым искусством, овладевал которым он рядом, плечом к плечу, с Василием. Если бы кто видел, то предположил бы, что это всего лишь танцы. Бородатый дядька танцует с молодым парнем — подумаешь, эка невидаль! Чего — двум мужчинам уже и станцевать нельзя? Без музыки, но зато с воодушевлением.
А отрабатывал свои перемещения, повороты и прыжки Садко по ночам с Жужей. Тому неожиданно пришлось по нутру скакать вокруг коллеги и норовить тяпнуть его за ляжку. Понарошку, конечно, но и собака своих сил не всегда могла рассчитать. Бодяга была слабым утешением. Музыкант на пса не обижался, а Жужа, видимо, не наигравшись в своем собачьем младенчестве, развлекался, как мог.
На праздники случился перерыв в обучении, поэтому Садко активно занимался подледным промыслом. Его наблюдения, касательно характера Волхова, сыграли свою положительную роль: рыба в нужных местах ловилась, причем — нужная рыба. Всякая плотва, мелкие окуни и прочая мелюзга были не в счет.
Ненужное внимание к своей скромной персоне музыкант не привлекал. Друзьями он как-то не обзавелся, подружками — тоже. Чернава — не в счет, она была хозяйской дочкой и воспринималась, как свой пацан. Наверно, просто не было свободного времени. В трактире, куда он методично поставлял свои уловы, считали, что он таскает рыбу откуда-то с деревни, вылавливаемую местной артелью. С умельцем игры на кантеле его не ассоциировали, что было на руку. От заманчивого предложения поиграть вечером по чьей-то рекомендации Садко отказался — не хотелось светиться перед обозленными местными музыкантами. То, что они, узнав о его творчестве, не бросятся с радостными словами ему на шею — Садко не сомневался. Любые передвижения по улице он совершал с оглядкой, опасаясь засады русов. Но тех — и след простыл.
После праздников уставший, но веселый Василий не мог заставить себя энергично двигаться, поэтому учил музыканта правильно дышать. Это было необычно и даже как-то глупо: каким образом можно вбирать в себя воздух то грудью, а то и животом? Можно, оказывается. Да и не только ими. Трудно научиться, но польза большая. Василий рекомендовал обратить внимание, как дышат кошки и собаки.
Котов в тот день отловить чего-то не удалось, попрятались, черти, будто бы зная, что пытливый парень собирается их изучать. Вот Жужа не скрывал свои навыки. Садко даже сделал для себя открытие: собаки всегда бегают, а кошки всегда ходят. Лишь в отдельных случаях могут позволить себе двигаться наоборот. То есть, конечно, не задом наперед и не кверху ногами, а собаки — пешком, кошки — рысью. И, соответственно, собаки без движения дышат часто, поверхностно, зато в остальное время — глубоко и полной собачьей грудью. Коты же, будто бы и вовсе не дышат. В любом их кошачьем состоянии. Зато собаки
