сильнее, а кошки — ловчее. Комбинируя эти навыки, можно использовать и силу, и ловкость с наибольшей пользой для себя. Вот так. И музицировать помогает, чтоб никто поблизости не слышал твоего хриплого дыхания при дерганье за струны.
Когда Садко овладел этими побочными для нормальной драки навыками, то Василий сказал, что учеба почти закончилась. Осталась небольшая часть, практическая.
Музыкант очень удивился: как же так, а где удары, блоки, подножки, ужимки и прыжки, и дрыганье ногами?
— Где, где? — ответил Василий. — В Караганде. Мы ж не искусству русбоя учимся, а красоте и изяществу обычной уличной драки. Что под руку попало — тем и бей по башке. Тут не участие важно, а победа. Закон джунглей.
Однако тоже время ушло, пока хозяин формировал Садку кулак в наименее уязвимую для самого бьющего форму, пока выясняли нужную дистанцию, с которой удар рукой и пинок ногой приводит к наиболее эффективному поражению жизненно важных органов противника.
— Если попался, и ничего хорошего тебе не светит, бей пальцем в глаз — не жалей, — учил Василий. — Они тебя не пожалеют. Лупи с разворота ребром ладони по кадыку, иначе они твои же ребра вырвут. Лягай в колено — а то они твои ноги переломают. Коль сбили с ног, кусай горло, не свое, конечно, смотри только, чтоб при этом не задохнуться. Такая вот оборона.
— А нападение? — спросил Садко. Обычная красивая и эффектная при наблюдении со стороны драка обрастала не самыми рыцарскими подробностями, пропитываясь реальной кровью и выделяя нечистоты.
— Оно тебе нужно? — удивился хозяин. — Тогда тебе к стражникам идти надо, к князьям в услужение. Они мигом нападающих готовят. Им нападающие нужны, чтобы калечить и по возможности убивать любого оказавшегося на пути. Они за это жалованье получают и наслаждение. В общем, со стражниками дел не имей. Появились они — беги. Конечно, могут и они за тобой, но бегают они всей стаей, потому что в одиночку несостоятельны, как драчуны. А в каждой стае обязательно найдется самый слабый бегун, который и задаст всю возможную скорость. Так что вали без терзаний гордости. Ну а уж если судьба так повернула к тебе свой зад, что выхода нет, не бойся. Страх не поможет остаться живым. Стражники не пощадят, к тому же, если тебе удастся руками-ногами-зубами завалить парочку из них, то убьют они тебя быстро. Если же будешь о пощаде блажить — то убьют медленно, но мучительно медленно. Понял?
— Да уж, — раскрытые перспективы для Садка оказались одна мрачней другой. — И как же тогда жить?
— Ну, я-то живу! — с усмешкой сказал Василий. — Бог не выдаст, свинья не съест.
На том и порешили, время катилось к Масленице, весна забивала солнечными брызгами всякие дурные мысли.
Василий частенько уезжал в Новгород, Садко самосовершенствовался: по ночам он играл для Жужи на кантеле, дрался с тенью от луны и отпихивал радостно беснующегося пса, днем добывал на озере корюшку. После распутицы он надумал воспользоваться советом Чурилы и двинуться в Новгород. Пора было заявлять о себе, страна должна знать своих героев.
На праздник Красной Горки он не выдержал и присоединился к гуляющему народу. Женщины смеялись, девки повизгивали, мужчины радостно блестели глазами. На столб за сапогами Садко не полез, хватало и так желающих — сапогов не хватало. Горячий сбитень, блины с красной икрой, или просто с маслом — что еще нужно, чтобы праздник состоялся? Правильно, нужна драка. Точнее, не драка — а кулачный бой, стенка на стенку. Когда-то на льду в подобной утехе блистал Василий, теперь были другие герои.
Садко и не заметил, как его включили в одну из банд, готовящихся посчитаться за прошлогоднее поражение. Наверно, из-за любопытства слишком близко подошел, вот и попался. Знакомых — никого. Но незнакомые, сгрудившись в кучу, затащили в нее и музыканта и принялись совещаться: главное — дать, как следует, по сопатке некому Сеньке. 'Без Сеньки вся их ватага развалится', — говорили они друг другу.
— А как драться-то? — шепнул Садко.
— Знамо, как, — ответил ему кто-то. — Поцелуями и щекоткой. Кто кого перещекочет, тот и победил.
Едва музыкант стянул с себя полушубок, потеха началась. Кто-то очень шустрый дал ему по носу так, что искры из глаз посыпались. Все, можно было идти останавливать кровь, тем более голова гудела, как котел. Такой кулачный бой Садку пришелся не по нраву, поэтому он решил никуда не идти, подхватил горсть снега, приложил его к переносице и начал оглядываться.
Все вокруг с упоением таскали друг друга за вороты, волосы, временами подсовывая кулаки под нос противникам: чем пахнет? Пахло свалкой. Но тут к нему подскочил какой-то щербатый парень и сказал: 'А!' Он тоже вознамерился наотмашь приложиться по скуле Садка, да не попал.
Музыкант легко уклонился, встал в стойку, дал оплеуху щербатому, тот забавно кувырнулся на лед и, по-собачьи перебирая ногами-руками, поспешил на выход из баталии. Ухо у него на ходу наливалось бордовым цветом и увеличивалось в размерах.
Садко переместился к другому противнику, но тот, округлив глаза, прокричал:
— Ты что? Я же свой.
Ах, ну да, ну да, у них одинаковые кушаки намотаны на пояс. Теперь у музыканта словно глаза открылись: он начал различать наших и ненаших. Вдруг один из оппонентов очень резво замахал обеими руками, уподобляясь мельнице, и отправился сквозь строй. Садко такой маневр очень удивил: эдак долго не продержаться, устанешь быстро, либо руки оторвутся. Но тому и не надо было экономить силы. Он прошел сквозь строй и присел на колено, отдыхая. Соратники сомкнули за ним ряды. А несоратники, те, что 'наши', понесли потери. Кое-кто не успел убраться с дороги, получив, как плеткой, хороший удар и теперь приходил в себя, намереваясь покинуть поле брани.
— Ай, да Сенька! — сказал собравшийся народ.
После этого наши дрогнули, принялись вяло отмахиваться и друг за другом, опускаясь на четвереньки, поползли с поля брани. Люди, наблюдая эту игру в 'слоники', радовались и поощрающе свистели. Конечно, просто так сдаться — позор, поэтому и 'не наши' тоже покидали арену, получив по 'кумполу'. Кое-кого даже пришлось вытаскивать, чтоб не затоптали — сами они двигаться были уже не в состоянии, будучи на экскурсии в стране счастливой охоты.
Садко рубился со всеми, кто встречался на пути. Иногда даже один против двоих, пытаясь ориентироваться на цвет кушака, чтоб ненароком не зацепить своего. Злости он не испытывал, прилетавшие кулаки, в основном — вскользь, иногда высекали из глаз искры, но этого было явно недостаточно, чтобы ломать противнику коленки, выбивать глаза и зубами разрывать горло. Здесь не было людей, потерявших чувство Меры, поэтому драка была просто мужской забавой, не более. Стражники в ней никогда не участвовали — живыми бы они не вышли, уроды. Вышли бы только мертвыми. А потом — мертвыми бы стали все участники кулачного боя и некоторые зрители. За битого двух небитых дают.
— Давай, красавчик, не сдавайся, — крикнули из толпы.
— Сенька, покажи ему, где раки зимуют, — возразил другой голос.
Садко уклонился от сокрушительного удара и коротко ткнул кулаком в район седалищного нерва. Не своего, конечно, чужого, хозяин коего хрюкнул от боли и повалился под ноги Сеньки.
Их осталось трое: музыкант и противники. Знаменитый кулачный боец с партнером против незнакомого парня, имя которого было неизвестно. Сенька даже обрадовался, когда его коллега сразу после неудачной атаки знаменитого товарища подломился в ногах и завалился назад. Так бывает, если подбородок находит умело подставленный кулак. Теперь они остались один на один. Достойный противник, достойная драка, достойная память.
Болельщики обрадовались неожиданной интриге. Одни поддерживали Сеньку, другие — его оппонента, даже не зная его имени. Они свистели и хлопали руками, бойцы кружили друг подле друга, не решаясь атаковать. Неожиданно они остановились, и 'красавчик' что-то сказал Сеньке. Тот ответил. Слов расслышать было невозможно, а народу хотелось развязки.
Незнакомый парень повел себя странно: он опустил руки. Сенька же наоборот затанцевал рядом, всем своим видом показывая намерение бить. Парень отрицательно замотал головой.
— Бей, Сенька! — прокричали в толпе, и тот ударил. Раз, другой, третий.
