Кто бы знал, что опасность подстерегает сверху!
Нет, на нее не накинулась стая ястребов-тетеревятников, чтобы сообща унести куда-нибудь на свою коллективную гулянку. Да и прочие хищные птицы прекрасно осознавали, что лошадь им не по зубам. Здесь дело оказалось гораздо сложнее и страшнее.
Змеи всегда были гады, к тому же пресмыкающиеся. Гадюки кусались, норовя подставить хвост под неосторожную ногу, ужи отвратительно холодно скользили по ладоням, кобры петушились капюшонами, а гремучие змеи — своими погремушками. Говорили, что самая ядовитая змея — это малюсенькая лягушка, коротающая свой ядовитый век в землях Кецалькоатла. Вообще, то небольшое поголовье опасных безногих тварей, что жили на северах, можно было по пальцам пересчитать. Не по количеству, а по качеству — по родоплеменной своей принадлежности. Ужи, гадюки, медянки, всякие там веретеницы — пожалуй, что все. Не терпел большой Змей поблизости от себя жалких сородичей.
Недаром змеи издавна ливами величались mado, никак иначе, что в переводе обозначало просто червь, пусть и кусачий, пусть и ядовитый.
Обрушившийся на Заразу зверь был настолько редок, насколько и опасен. Про его неприглядность и говорить нечего — один вид мог вызвать сердечный приступ, или медвежью болезнь, причем не только у медведей.
В тот предзакатный час на землю опустился туман, не то, чтобы, как молоко, но достаточно плотный. Илейко разгонял свою хандру, доедая вкусного и очень полезного во всех отношениях леща. Лошадь пошла на озеро, чтобы предаться своим грезам о давно утраченной молодости.
И в одно из таких мгновений, тихих и печальных своей неповторимостью, они увидели друг друга.
Наверно, кобыла все-таки что-то услышала своим чутким ухом и в состоянии крайней задумчивости подняла свою голову к небу. Если бы она сторожилась, как обычно, то первым делом оглядела бы на предмет опасности близлежащие кусты. Но она бездумно посмотрела наверх, и душа ее упала в копыта.
Да и тварь, бесшумно пролетающая по своим делам, обнаружила внизу животное не сразу. Она среагировала на маленькое движение, заметила Заразу, зашипела и устремилась вниз.
Лошадь на берегу заметалась, закричала чуть ли не по-ослиному, совершила нырок вбок и, подбрасывая задние ноги едва не выше головы, помчалась к человеку. Фантазия у нее иссякла, зато осталось желание жить, поэтому кобыла решила спрятаться под устроенным ливом навесом от дождя: сверху не видно, да и ей самой снизу — тоже. А раз никакого врага не усматривается, значит — все в порядке, безопасность. Понахваталась у людей привычек и обычаев.
Тварь в первом своем заходе промахнулась, но прекрасно видела, куда укрылась добыча. Следующий вираж должен был завершиться успехом. Однако нечто внесло коррективу в желание полакомиться старой кониной. И это нечто было человеком, выбежавшим на крик лошади к озеру. Люди — они гораздо вкуснее, поэтому с Заразой вопрос был решен положительно: будет жить дальше. Вот Илейко — совсем другой разговор.
Лив, услышав неестественный крик своей единственной спутницы, бросился на выручку, успев, правда, схватить саблю. Его зрелищу предстал уходящий в небо хвост с шипами, принадлежащий явно не заурядному обитателю этих мест. Он обомлел от увиденного, сразу же вспомнив все байки про эту тварь и потеряв любое желание находиться поблизости.
Великий Змей — это не ползающая гадина, пусть и гигантских размеров, это гораздо возвышенней — это летающий Гад. Lohikддrme (в переводе, Змей Горыныч, примечание автора) был единственный и неповторимый. Молва приписывала ему свойства как благородного лосося (lohi — семга, в переводе, примечание автора), так и, естественно, Змея (kддrme — змей, в переводе, примечание автора). Его боялись, его уважали, поэтому величали по имени-отчеству. А иначе никак, иначе — страшно.
Телом Змей напоминал, конечно же, змею, только с ногами и крыльями. Лицом — кривую морду семги, только в трехкратном воспроизводстве. Оно и понятно, ведь Змей Горыныч был триедин в одном теле. Три головы, пять глаз, три шеи — все прочее одно на всех. Несчастное существо. Происходил монстр родом из сверхъестественных тварей, кои есть, но в нашем мире их немного — не в состоянии долго удержаться в нашей реалии, выдавливаются вон. Разве что по ночам, или в туман, типа нынешнего, они могут позволить себе слегка поразмяться-поохотиться.
Папой Змея был темный Вий. Вий — порождение Тьмы — слонялся поблизости от границы Света, с той, темной, территории. Был он злобен, завистлив и темен, что подразумевало еще и слепоту. Где он нашел маму для будущего великого Змея — загадка. Вообще-то ему, вероятно, было все равно — ничегошеньки не видел, разве что обоняние развилось. Но не источает миазмов избранница — значит, годится. Тем более что и та была, по всей видимости, слепа, да, вдобавок — Змеедева. Иначе откуда бы такая наследственность? Вот такие у них в Нави обычаи. Плюс одна привычка — ломиться к нам, в Явь. И название-то, как в шутку говорили старики, вся эта нечисть придумала для себя и для нас. Навь и Явь. От nдyn — быть видимым, и evдs — съестные припасы. Они, стало быть, видимы (только не нами, потому как мы 'темные' в их понимании, не видим нечисть), а мы для них всего лишь корм.
Вот и летал Горыныч временами на кормежку, получить витамины для пущей важности. Трем-то головам одно туловище прокормить легче. Вот выпивать сложно: одна голова переберет — блевать приходится всем троим.
И имена у них были, все как положено: Горыня, Дубыня и Усыня. Дубыне кто-то добрый глаз подбил так, что окривел Дубыня. Кстати сказать, в последнее время очень редко Горыныч захаживал в Явь. Может быть, тот, кто глаз выбил и не пускает чудище на охоту?
Однако и на старуху бывает проруха, вот он Змей, косит глазами, заходит на пике. Илейко пометался из стороны в сторону, как незадолго до него поступила Зараза. Но бежать под навес не стал. Что он — лошадь, что ли? Там бы Горыныч их обоих тепленькими и взял. Бежать в лес? Да что Змею деревца эти хиленькие — поломает крыльями и не поморщится. Вообще рвать, как говорят, когти — не выход. Вон заяц, сколько бы он не метался, а орел изловит его, как миленького, клювом в темечко — и в гнездо ужинать зайчатиной. Но иногда, однако, случается проколы. Извернется косой в самый последний момент, как даст с обеих ног по хищному носу — орел в траву кувырк, и там отмалчивается. Заяц дальше бежит по своим делам, а всякая шваль, типа шакалов и лис — уже тут, как тут. Бьют орла всеми доступными средствами, даже, если не уважают кушать орлиное мясо. Вот она — дикая природа, дикие нравы и закон джунглей!
Было бы копье под рукой, можно попробовать подбить. Но нет копья, и само по себе не появится. Камнями кидаться? Легче тогда в озеро броситься. Да и там нет никакого спасения — плавает Горыныч, как лосось. Остается только сплясать последний танец и склонить голову в ожидании участи.
Со стороны могло показаться, что лив действительно начал диковинную пляску, но это было не так. Местность кругом простиралась неровная, вся из ям, поэтому разгон нужно было совершать осмотрительно. Илейко именно разгонялся, наращивая скорость прямо навстречу выставляющему свои корявые лапы с кривыми когтями чудовищу.
Прямо перед кромкой воды лив изо всех сил бросил свою саблю и сам, не удержавшись, нырнул в ледяное озеро. Еще, будучи под водой, он услышал могучий шип, несколько возбужденный, если бы можно было так сказать про Змеев. Вынырнув, он увидел, что тварь, завалившись на одно крыло полетело на соприкосновение с землей куда-то в сторону. Горыныч попытался выровняться, выпустил до предела лапы, но скорость была велика, поэтому он замешкался, кувыркнулся через голову и поскакал, влекомый инерцией, сбивая деревья и собирая перед собой камни.
Стало быть, сабля нашла свое место в теле Змея. В самом деле, не для отвода глаз, или на потеху почтенной публике были совершены подобные кульбиты! Вообще-то Горыныч и по земле умеет бегать, поэтому Илейко решил от греха подальше седлать Заразу в ускоренном режиме и мчаться вдоль гостеприимного озера на север. Кто его знает, что придет в голову чудовищу? Может быть, решит поквитаться с обидчиком.
Лошадь, дрожа всей шкурой, словно ее изнутри кто-то вытряхивал, горела желанием ускакать без седла, да и Илейки тоже. Магические слова обычного эффекта не возымели, зато кулаком в морду — пожалуйста. Они умчались подгоняемые страхом, а где-то поблизости горел лес.
Это Горыныч, возмущенный до белого каления, прожигал тройной струей огня из себя место для
