кольдкрем, глицерин, розовая вода, ряды за рядами очищающих средств для лица и туалетных принадлежностей от Харриет Хаббард Айер.[38] Хотя столик представлял собой настоящую аптеку, кое-что явно отсутствовало: красный театральный грим, алая помада и лак для ногтей.
Я быстро проверила ее сумочку, но помимо нескольких бумажных салфеток, кошелька, содержащего шестьсот двадцать пять фунтов и горсть мелочи, там было мало интересного: черепаховый гребень, карманное зеркальце и коробочка с мятными леденцами для освежения дыхания (из которых я угостилась одним и припрятала еще несколько на случай, если мне понадобится подкрепиться).
Я собиралась уже закрыть застежку, когда заметила молнию, почти невидимую на фоне подкладки, аккуратно закамуфлированную мастером, который шил сумку.
К моему разочарованию, там не нашлось ничего особенного — комплект ключей и маленький официального вида буклет, состоящий из двух серого цвета страниц, на которых повторялась одна и та же информация.
Графство Лондон
Лицензия на право управления автомобилем и мотоциклом
Филлида Лампман «Потемки»
Кольер-уолк, 3,
Южная Англия
Выдана она была 13 мая 1929 года.
Неужели это настоящее имя Филлис? Невероятно, чтобы она хранила водительские права незнакомого человека в сумочке.
Но предположим, что Филлида — это Филлис или вроде того, что я могу извлечь из этого? Она была женой Вэла Лампмана? Сестрой? Невесткой? Кузиной?
«Кузина» и «жена» определенно возможны. На самом деле она могла быть той и другой. Харриет, например, была де Люс до замужества с отцом и благодаря ему сохранила девичью фамилию.
Если Филлис Уиверн не солгала мне насчет возраста — и к чему бы ей делать это? — ей должно было быть… прикинем… 1929 год был двадцать один год назад… тридцать восемь лет, когда она получила права.
Сколько лет Вэлу Лампману? Трудно сказать. Он из тех гномообразных созданий с натянутой блестящей кожей и светлыми волосами, которые могут сойти за человека без возраста. К тому же шелковый шарф на шее может скрывать морщины.
Что там говорила Даффи? Что с каких-то пор, по причине, которую я слишком мала, чтобы понять, Филлис Уиверн не работает с другими режиссерами.
Что это за причина? С каждой минутой становилось все более ясно, что, честными способами или нет, мне нужно открыть неприветливую раковину моей сестры.
Я бросила еще один взгляд на ногти Филлис Уиверн, и тут повернулась дверная ручка.
Со мной чуть не приключилось непоправимое!
К счастью, дверь оказалась заперта.
Я впихнула водительские права обратно в сумочку и застегнула молнию. Подняла простыню с пола и, стараясь не шуршать, торопливо накрыла тело.
Сделав это, я ощупью пробралась за гобеленом, испустившим еще одно облако удушающей пыли.
Я сдавила свою переносицу как раз вовремя, чтобы превратить громкий чих в едва слышное, но довольно резкое восклицание.
— Пифф!
Будь здорова!
Надо быть поосторожнее с дверью и раздувшейся краской на ней. Я не могла закрыть ее за собой так плотно, как хотелось бы, мне пришлось обойтись парочкой осторожных, почти беззвучных рывков. Гардины в обеих комнатах не только заглушили звук, но, вероятно, мешали всем, кроме наиболее решительно настроенного наблюдателя, вообще обнаружить наличие дверей.
К счастью, кучка осыпавшейся краски, которую я потревожила, была на моей стороне двери, и я не могла не поздравить себя с тем, что покинула Голубую комнату, не оставив следов.
Взяв расческу Фло — или Мэв — с туалетного столика (после того как я аккуратно вернула десертную ложечку в тарелку с фруктами) и сделав импровизированный совок из «Еженедельника кино», валявшегося на кровати, я собрала кусочки краски и осторожно спрятала их в карман моего кардигана.
Избавлюсь от них позже. Нет смысла оставлять смущающие улики, которые отвлекут полицию.
Я приоткрыла дверь и выглянула наружу. В поле зрения — никого.
Когда я вышла в коридор, знакомый голос позади меня произнес:
— Погоди.
Я чуть не наступила на носки туфель инспектора Хьюитта.
— О, здравствуйте, инспектор, — сказала я. — Я искала… э-э-э… Фло.
Я сразу же поняла, что он мне не поверил.
— Да ну? — спросил он. — Зачем?
Черт бы побрал этого человека! Его вопросы всегда слишком по существу.
— Это не совсем правда, — призналась я. — На самом деле я шпионила в ее комнате.
Нет необходимости приплетать мою выдумку с вызовом Вэла Лампмана.
— Зачем? — настаивал инспектор.
Иногда ничего не остается, кроме как сказать правду.
— Ну, — сказала я, лихорадочно подбирая слова, — на самом деле это у меня хобби такое. Я иногда люблю покопаться у Даффи и Фели.
Он уставился на меня, как однажды кто-то сказал, этим ужасным глазом.
— Я подумала, что спальни членов съемочной группы должны быть более интересны…
— В том числе спальня мисс Уиверн?
Я широко открыла глаза с невинным видом.
— Я слышал, как ты чихаешь, Флавия, — сказал он.
Дьявольщина!
— Пожалуйста, выверни карманы, — сказал инспектор, и мне ничего не оставалось, кроме как повиноваться.
Припомнив отцовские рассказы о его подвигах фокусника в детстве, я попыталась спрятать в ладони скомканный клочок бумаги, найденный мной в ботинке Филлис Уиверн, смяв его еще сильнее под большим пальцем и придавив платком.
— Благодарю, — сказал инспектор, протягивая ладонь, и я, как говаривал викарий во время криббеджа, слила.
Я отдала ему бумажку.
— Другой карман, пожалуйста.
— Там ничего, кроме мусора, — сказала я. — Просто куча…
— Мне судить, — перебил он меня. — Выверни карман.
Я уставилась ему в глаза, выворачивая карман, и маленький Везувий из обломков краски взорвался и просыпался в жутком молчании на пол.
— Зачем ты это делаешь? — спросил инспектор абсолютно другим голосом, глядя на мусор, который я навалила на ковер. Не думаю, что я когда-либо видела его настолько расстроенным.
— Что делаю?
Я не смогла удержаться.
— Врешь, — сказал он. — Зачем ты сочиняешь эти нелепые истории?
Я частенько сама об этом размышляла, и, хотя у меня имелся готовый ответ, я не чувствовала, что